месяцы правления, и в Галлии, и на германской границе по Рейну, и в Британии, было стремление лично обозреть свою державу, узнать её проблемы на местах, разобраться во всех деталях и тогда уже постараться успешно всё разрешить.

Теперь путь Адриана лежал в Испанию. Территорию Империи, совсем ему не чужую, хотя провёл он в ней в своей юности совсем немного времени — не более года. Но это была родина его предков, а город Италика, уроженцами которого они были, являлся и родным городом Марка Ульпия Траяна. Зиму 122/123 года Адриан провёл в Тарраконе, центре провинции Тарраконская Испания. Она же Ближняя Испания, где римляне утвердились ещё в 197 году до Р. Х. после победоносной II Пунической войны. Тарракон, центр провинции, находился на землях современной Каталонии. В этом городе Адриан восстановил храм Августа.

В Тарраконе он провёл своего рода съезд представителей всей Испании — в город съехались люди, представлявшие римские владения на всей территории Иберийского полуострова. Речь, очевидно, шла как о положении дел в этих обширных и многонаселённых землях, так и об их обязательствах перед центральной властью Империи. Любопытно, что когда речь зашла о новом наборе в армию, то именно уроженцы родины его отца — Италики первыми, пусть и в шутливых выражениях, от него отказались. Представители прочих городов, вдохновлённые примером жителей родины предков императора, отказались даже очень решительно[442]. Адриан в такой ситуации счёл за благо не настаивать и не стал злоупотреблять своей монаршей властью. В итоге он принял «благоразумное и осторожное решение»[443].

Поездка в Испанию едва не стала для Адриана роковой: «В это время он подвергся немалой опасности, но вышел из положения не без славы; когда он гулял в саду под Тарраконой, раб его хозяина с мечом в руках яростно бросился на него. Адриан задержал его и передал подбежавшим слугам; когда было установлено, что он сумасшедший, Адриан, ни на кого не сердясь, велел отдать его на лечение врачам»[444].

Ничего не скажешь, Адриан повёл себя наидостойнейшим образом. Обезоружить и задержать вооружённого и яростно нападавшего преступника — для этого надо обладать немалыми силой, ловкостью и мужеством. Уметь отличить безумца от злонамеренного убийцы — это дать восторжествовать справедливости. Сумасшедший отправлен на лечение, а тот, на кого совершено покушение, реально жизни его грозившее, проявляет великодушие и ни на кого не сердится. Пример достойный! Ранее многие императоры казнили немало людей по обвинению в замысле покушения на жизнь свою… Здесь император никого не наказывает при покушении действительном.

Надолго в Испании Адриану задержаться не пришлось. Известия из Мавритании заставили его принять решительные меры против мятежных мавров[445]. Вот когда императору мог бы пригодиться доблестный Лузий Квиет, уроженец тех мест, так славно при Траяне командовавший великолепной мавританской конницей в дакийских кампаниях. Увы, сей блистательный воитель уже несколько лет пребывал в царстве мёртвых, в каковом оказался не без воли Адриана…

Театр военных действий на сей раз не ограничивался лишь западными, прилегающими к Атлантике землями Мавритании. Близость римской Испании, родной предкам Адриана Бетики, вдохновила мавров, и они решились даже на вторжение в неё[446].

Больших успехов мятежники не достигли. Адриан действовал быстро и решительно. Как всегда. Мятеж был подавлен. Адриан покинул Испанию, не побывав, кстати, в родном городе предков — Италике. Возможно, он был задет решительным отказом жителей от военного набора, да ещё и в комической форме высказанным. Так или иначе, Испанию, крупнейшую западную провинцию Римской империи, Адриан более не посещал. Отныне важнейшие его дела были сосредоточены в восточных землях державы[447].

На Восток Адриана настоятельно призывали ставшие известными римлянам намерения Хосрова, вновь обрётшего царскую власть в Парфии, перейти Евфрат и вторгнуться в римскую Сирию. Императору удалось военное столкновение, казавшееся неизбежным, предотвратить мирными переговорами. Это делает честь Адриану-дипломату, что для правителя Империи никак не меньшее достоинство, чем полководческий дар. В знак полного примирения и личного уважения к царю Адриан освободил из плена и вернул Хосрову его дочь, захваченную в царском дворце при взятии Ктесифона легионами Траяна. Золотой трон парфянских царей, в том же дворце римлянами захваченный, он почему-то вернуть позабыл. Должно быть, как истинный эстет Адриан слишком высоко ценил красоту этого дивного изделия и поэтому не смог с ним расстаться. Хотя Хосрову дал обещание трон возвратить… Что ж, для человека греческой цивилизации слово, данное варвару, пусть и царю, не было нерушимым. У римлян с этим было много строже, но в нашем герое, похоже, взыграла эллинская половина его сложной натуры.

На Востоке Адриан пробыл до следующего года. Посетил Пальмиру и Антиохию. В Пальмире император-эстет непременно должен был полюбоваться и, конечно же, восхититься изумительной красоты храмом местного семитского божества Бэла или Баала, возведённым в царствование Тиберия в 32 году. Храм классически олицетворял собою слияние древневосточной и античной культур, в данном случае их архитектурных стилей. Слияние, начавшееся в эпоху эллинизма, наступившую после завоевания Александром Македонским Персидского царства Ахеменидов, и продолжившееся после перехода Ближнего Востока под власть Рима. В его облике слились две строительные культуры: планировка храма была традиционно ближневосточной, как и других храмов семитских божеств, а вот его фасады, украшенные высокими колоннами, напоминали знаменитые храмы Греции и Рима. В Пальмире же Адриан мог видеть построенный в 115 году алтарь ханаанскому божеству Баалшамину. Возможно, тогда уже и решился вопрос о возведении отдельного храма и этому божеству. Таковой будет построен спустя семь лет — в 131 году. Это нам известно из надписи на греческом и арамейском языках на колонне, на которой был установлен бюст Агриппы, благодетеля храма. После первого посещения Пальмиры Адриан вновь побывает здесь в 129 году, спустя пять лет, и осмотрит строительство храма.

Антиохией, где он не так давно исполнял обязанности легата провинции Сирия, принцепс на сей раз остался недоволен. Местные жители перестарались с разного рода шутками в его адрес, многие из которых показались императору несправедливыми и потому обидными. Говорили, что он за неуместный злой юмор так невзлюбил антиохийцев, что даже задумывал административное для города наказание: от Сирии он возжелал отделить Финикию, чтобы «Антиохия не называлась метрополией стольких городов»[448]. Но с эмоциями своими Адриан совладеть сумел, и дробления провинция Сирия избежала.

Из Антиохии император двинулся на запад, пересёк горы и долины Малой Азии, достиг Вифинии, самой западной области полуострова, прилегающей к Пропонтиде — Мраморному морю. Здесь, в городке, именуемом Клавдиополем, у него произошла одна из самых знаменательных встреч в его жизни: он познакомился с юношей удивительной красоты — Антиноем. Как выглядел Антиной — нам хорошо известно, ибо сохранилось множество его статуй, скульптурных портретов, рельефов с