Кто был Сенька Скорик самое малое время назад?Никто, жучишка навозный. А теперь всё ему: и любовник Смерти (да-да, было, неприснилось), и богач, и изобретатель, и казначей, и механик. Вот какая выпалакарьера — позавидней, чем у Князя в колоде шестерничать.

* * *

Дел у Сеньки теперь было невпроворот. Про то,что к Ташке надо бы, а боязно, думал только вечером, перед сном. Днём некогдабыло.

Трипед начищать-отлаживать надо?

По магазинам-лавкам за покупками надо?

За уборщиком, дворником, кухаркой (нанял однустарушку готовить человечью еду, не всё сырое-то жрать) следить надо?

Сенсей от Сенькиной распорядительности вовсеобленился. То на коленках битый час сидит, жмурится (это у японцев вродемолитвы — собственную душу наблюдать, которая у них в животе сидит). То сЭрастом Петровичем где-то пропадает. То у него свидание. А то вдруг затеетСеньку японскому мордобою учить.

И тогда изволь все занятия побоку. Бегай сним, оглашенным, чуть не телешом по двору, лазай по водостоку, руками-ногамимаши.

Оно, может, дело и нужное, для здоровьяполезное, или там от лихих людей оборониться, но, во-первых, некогда же, аво-вторых, кости потом болят, не разогнёшься.

Вот на Хитровке дедок один был, раньше служилсанитаром в психическом доме. Про тамошних жильцов и ихние причуды рассказывал— заслушаешься. Так Сенька по временам тоже себя навроде такого санитарачувствовал. Будто с сумасшедшими проживаешь. По виду люди как люди, при всейразумности, а иной раз поглядишь: ну чисто Канатчикова дача.

Взять, к примеру, самого господина Неймлеса,Эраста Петровича. Вроде не японец, нормальный человек, а повадка не нашенская.Когда у себя в кабинете над чертежами колдует или бумаги пишет, это понятно, нокак-то раз Сенька ему через плечо заглянул, полюбопытствовать, что это он тамвырисовывает, и ахнул: инженер писал не ручкой, а деревянной кисточкой, какойклей мажут, и выводил не буквы, а некие диковинные закорюки непостижимого видаи значения.

Или начнёт расхаживать по комнате, пощёлкиваязелёными чётками, и может долго этак фланировать.

А то ещё сядет перед стенкой и давай пялитьсяв одну точку. Сенька раз попытался рассмотреть, что там, на этой стенке. Ничегоне увидел, то есть вообще ничего, даже клопа или какой букашки, а когда хотелспросить, чем это вы, Эраст Петрович, там интересуетесь, случившийся рядом Масаухватил Сеньку за шиворот самым возмутительным манером, выволок из кабинета исказал: “Когда господзин созерцает, трогать нерьзя”. А чего там созерцать-то,когда нет ничего?

Кроме хлопот с подготовкой “Ковра-самолёта” кмотопробегу были у господина Неймлеса и ещё какие-то таинственные дела, вкоторые Скорика не посвящали. Чуть не каждый вечер в девятом часу ЭрастПетрович исчезал и возвращался поздно, а бывало, что пропадал где-то до самогоутра. Сенька от этого мучился нехорошими видениями. Один раз достал из тюка,где бельё для прачки, инженерову нижнюю рубашку и стал нюхать — не пахнет лиСмертью (тот мятный, дурманный запах ни с чем не спутаешь). Вроде не пахло.

Бывало, что хозяина и днём нет, а по какойпричине-надобности абсентирует, неизвестно.

Как-то раз, когда Эраст Петрович перед выходомрасправлял воротнички и причёсывался перед зеркалом дольше обычного, случился уСкорика невозможный припадок ревности. Не сдержал себя, выскользнул из дому,будто бы за покупками, а сам на улице пристроился за инженером и проследил,куда идёт, не на свидание ли с одной безнравственной особой.

Оказалось, что на свидание, но, слава богу, нес тем, про кого думано.

Господин Неймлес вошёл в кафе “Риволи”, сел застолик и принялся читать газеты — через стеклянную витрину Скорику было всёвидно. Через несколько времени Сенька заметил, что Эрастом Петровичеминтересуется не он один. Неподалёку, подле модного магазина, стояла какая-тобарышня, смотрела туда же, куда Скорик. Сначала он услышал тихий звон и всёникак не мог понять, откуда это. Потом заметил, что у девицы к манжетам пришитымаленькие колокольчики, а на шее ожерелье в виде змеи, совсем как живой. Ясноедело — декадентка, на Москве таких в последнее время много развелось.

Сначала Сенька подумал, ждёт кого-то барышня,ну и загляделась на красавца-брюнета, обыкновенное дело. Но потом она головойтряхнула, улицу перешла и шасть в кафе.

Эраст Петрович газету отложил, поднялся ейнавстречу, усадил. Перекинулись они парой-тройкой слов, и начал инженер барышнечитать из газеты вслух.

Ну не полоумный?

Дальше Сенька смотреть не стал, потому чтоуспокоился. Чего изводиться, если господин Неймлес такой безглазый. Видел самуСмерть, разговаривал с нею, в очи её мерцающие глядел, а ухлёстывает закакой-то щипаной кошкой.

Нет, непонятный он был Сенькиному разумениюсубъект.

Вот хоть переезд взять.

Дня за два перед тем, как Скорик наблюдалрандеву в “Риволи”, вдруг ни с того ни с сего затеялись переезжать из Ащеуловапереулка — господин Неймлес велел. Перебрались за Сухаревку, в Спасскиеказармы, на офицерскую квартиру. Зачем, с какой такой нужды, никто Сеньке неразъяснил. Только-только обживаться стали: он полочек в кабинете наприбивал,полотёров нанял паркет до блеска наваксить, опять же полтуши телячей мясникузаказаны — и на тебе. А за комнаты на два месяца вперёд проплачено — шестьсотрублей псу под хвост?

Собрались как на пожар, вещи кое-как в двепролётки покидали и съехали.

Новая квартира была тоже ничего себе, сотдельным входом, только вот трипед не сразу пристроить удалось. Сенька два дняшвейцара Михеича обхаживал, четыре самовара чаю с ним выдул, шесть рублей денегдал и потом ещё трёшницу с полтинником — только тогда получил ключи от конюшни(лошадей-то там все равно не было, потому что полк уехал Китай завоёвывать).

Пока Скорик швейцара уговаривал, Маса-сенсейшвейцарову жену уговорил, это у него много быстрей вышло. Так что, в общем,обустроились неплохо, грех жаловаться: крыша над головой есть, “Ковёр-самолёт”в тепле-сухости, от Михеича почтение, от его супруги Федоры Никитишны что нидень пирожки с компотами.

В последний день покойной жизни, перед тем каквсё снова кувырком пошло, Сенька принимал на новом местожительстве гостей,брата Ванюшку и судью Кувшинникова. Как съехали из Ащеулова, сразу послал сгородской почтой письмо: мол, проживаю теперь по такому-то адресу, почту засчастье видеть у себя дорогого братца Иван Трифоновича, примите и проч. ИпполитИванович ответил письмом же: благодарю, вскорости непременно будем.

И сдержал слово, пожаловал.