— Тогда пошёл к черту, — бросила онаи снова повернулась к зеркалу. — Ишь, наглец. Слово скажу — тебя на частипорвут, кто ты ни будь.

Эраст Петрович подошёл ближе.

— Я вижу, вы нисколько не испугались.Поистине вы редкая женщина.

— Ах, вот что дверь-то скрипела, —сказала она как бы сама себе. — А я думала, сквозняк. Ты кто такой? Откудавзялся? Из поганой трубы, что ли, выскочил?

На это он ответил строго:

— Для вас, мадемуазель, я — посланецсудьбы. А судьба “выскакивает” откуда ей заблагорассудится, подчас из оченьстранных мест.

Вот когда она к нему, наконец, развернуласьвсем телом. И посмотрела уже не с презрением, а недоуменно и даже, почудилосьСкорику, с некоей надеждой. Повторила:

— Посланец судьбы?

— Что, не похож?

Она двинулась ему навстречу, снизу вверхпосмотрела в его лицо.

— Не знаю… Может, и похож.

Сенька закряхтел — больно плохо они стояли:высокий господин Неймлес совсем её загородил, да и самого было видать только соспины.

— Отлично, — сказал он. — Тогдабуду говорить поэтично, как и подобает посланнику судьбы. Сударыня, над тойчастью Москвы, где мы с вами сейчас находимся, сгустилось облако зла. Оно то идело проливается на землю кровавым д-дождём. Эту железную тучу не уноситветром, её будто удерживает здесь некий магнит. И я подозреваю, что этот магнит— вы.

— Я?! — смятенно воскликнула Смертьи шагнула в сторону. Вот теперь её было видно хорошо. Лицо у ней сделалось растерянное,совсем не такое, как обычно.

Эраст Петрович тоже переместился, будто желалбыть от неё на расстоянии.

— Чудесная скатерть, — произнёсон. — Никогда не видел такого удивительного узора. Кто это вышивал? Вы?Если так, то у вас настоящий т-талант.

— Не про то говорите, — перебила егоона. — С чего вы взяли, что кровь из-за меня льётся?

— А с того, госпожа Смерть, что высосредоточили вокруг себя самых опасных преступников г-города. Убийцу играбителя Князя, который вас содержит. Выродка по прозвищу Очко, которыйснабжает вас кокаином. Вымогателя и п-подонка Упыря, который вам тоже зачем-тонужен. К чему вам эта кунсткамера, эта коллекция монстров?

Она долго молчала. Сенька уж думал, вовсеотвечать не станет. Но ответила-таки:

— Стало быть, нужно.

— Кто вы? — сердито воскликнулгосподин Неймлес. — Алчная накопительница богатств? Честолюбица, которойнравится воображать себя королевой з-злодеев? Человеконенавистница?Душевнобольная?

— Я — Смерть, — тихо и торжественномолвила она.

Он пробормотал, еле слышно:

— Ещё одна? Не много ли на один город?

— Про что это вы?

Тогда он подошёл к ней близко и заговорилрезко, с напором:

— Что вам известно об убийстве Синюхиныхи Самшитовых? В этих преступлениях имеются признаки какого-то сатанинскогоидолопоклонства: то выкалывание глаз, то истребление всего живого, вплоть допопугая в клетке. Настоящий пир смерти.

Она передёрнула плечами.

— Ничего про это не знаю. Вы кто,полицейский? — Посмотрела ему в глаза. — Нет, в полиции таких небывает. Он качнул головой — не то досадливо, не то смущённо.

— П-прошу простить, забыл представиться.Эраст Петрович Неймлес, инженер.

— Инженер? Так что вам за дело доубийств?

— Есть два феномена, которые никогда неоставляют меня равнодушным. Безнаказанность злодейства и т-тайна. Первыйподнимает в моей душе гнев, который не даёт мне спокойно дышать до тех пор,пока не восстановится справедливость. А второй лишает сна и покоя. В этойистории налицо оба явления: и чудовищное злодеяние, и тайна — вы. Я должен этутайну разгадать.

Она насмешливо улыбнулась:

— И как же вы будете меня разгадывать? Наманер прочих разгадывальщиков?

— Это уж как получится, — ответилон, помолчав. — Однако вы правы, ужасный сквозняк.

Развернулся, пошёл прямо на Сеньку, прикрылдверь, да ещё стулом с той стороны подпёр. Теперь Скорику стало не видно ипочти не слышно, что там у них в гостиной делается.

А он и не желал дальше слушать. Полез в окошкопечальный. Можно сказать, с разбитым сердцем.

Настигло Сеньку полное разочарование вчеловеках. Вот Эраст Петрович этот: вроде серьёзный мужчина, собой важный, атакой же кобель, как прочие. А гонору-то, гонору. Кому верить на свете, когоуважать?

Сейчас господин Неймлес её, само собой, в двасчета разгадает. Такую лярву только ленивый не разгадывал, терзал себя Сенька.Ох, женщины! Дешёвки, предательницы. Одна только верная и есть — Ташка. Хоть имамзелька, но честная. Или это у ней от малолетства? Наверно, подрастёт, тоже,как все они, станет.

От разочарования и печали Скорик шёл, куданесли ноги, глядел не вокруг, а внутрь собственной натуры. Ноги же, глупые, попривычке вынесли его на Хитровскую площадь, где Сеньке мозолиться по нынешнимвременам было незачем. Увидят, Князю свистанут, и адье, Семён Трифоныч,наказывайте долго жить.

Когда спохватился, стало страшно. Поднялворотник пиджака, нахлобучил на глаза шляпу-канотье и быстренько-быстренько кТрехсвятскому, откуда до безопасных мест уже рукой подать.

Вдруг навстречу Ташка, легка на помине. Неодна, с клиентом. По виду приказчик. Пьяный, рожа красная, Ташку за плечооблапил, еле ноги переставляет.

Вот дура гордая! Охота ей за паршивыйтрехрублевик себя трепать. И не объяснишь ведь, что зазорно и срам — непонимает. Ещё бы, с младенчества на Хитровке. И мамка её шалава была, и бабка.

Хотел Скорик подойти, поздороваться. И онатоже его увидела, но не кивнула, не улыбнулась. Сделала круглые, страшные глазаи в волоса себе тычет. А там цветок торчал, видно, нарочно на такой случайзаготовленный, красный мак, на языке растений — опасность.

Кому опасность-то, ей или ему, Сеньке?

Все же подошёл, открыл рот спросить, а Ташказашипела:

— Вали отсюда, дурак. Он тебя ищет.

— Да кто?

Приказчик помешал. Ногой топнул, давайгрозиться.

— Ты што? — орёт. — Ты хто? Моямамзелька! Харю сворочу!

Ташка его кулаком в бок двинула, шепнула: