– В том-то и дело! – усмехнулся Алексей. – То есть, яполагаю, находясь в припадке безумия, я знаю, но сейчас, в здравом уме итвердой памяти, – не имею ни малейшего представления! Так что, если ваминтересно, надо было меня вчера об этом спросить, когда я буйствовал или хотябы в отходняке находился.

– Ну, когда вы буйствовали, у меня была одна забота:оказаться от вас подальше, чтобы не пришибли ненароком, – сухо ответила Алена.– А когда находились в отходняке, как вы выражаетесь, от вас вообще никакоготолку не было, вы даже идти сами не могли, не то что на какие-то там вопросыотвечать.

– Да, извините, глупость сказал, – махнул рукой Алексей. –Но факт остается фактом: я ничего конкретного не знаю и не помню насчеткартины.

– Вы вчера в бреду бормотали что-то о совах, летящих втумане, – осторожно напомнила Алена. – Такие образы вам что-нибудь говорят?Ничего не приходит на память?

Какая-то тень прошла по лицу Алексея, он потер лоб,нахмурился:

– Совы… Туман… Я об этом говорил? А почему вы думаете, чтоэто имеет отношение к какой-то картине?

– Просто показалось, – пожала плечами Алена. – Вы сначаламетались, то умоляли не пускать вас в музей, то рвались из машины, издаваякакие-то беспредметные выкрики, и вдруг хотя бы что-то конкретное в вашей речипрорезалось. Я и зацепилась за слова.

– И пошли в музей искать сов? – недоверчиво глянул Алексей.– Нет, серьезно? Иголку в стоге сена?

– Да почему иголку? Вовсе нет! Вы что, думаете, произведенияискусства так и пестрят изображениями сов? Ошибаетесь! К примеру, в нашем музеея нашла только одну картину с совами. Причем сразу с тремя. И туман там был, ивысота, и полет…

– Высота? – со странным выражением переспросил Алексей. –Полет?

– Ну да. Вы бормотали что-то о том, как прекрасно на высоте,а на земле…

– Что на земле?

– Не знаю, – пожала плечами Алена. – Об этом вы не сказали.Не столь прекрасно, надо полагать.

– Да… – проговорил Алексей, со странным выражением глядя вокно, на полуоблетевшие деревья и несомую ветром пожухлую листву. – В самомделе, не столь прекрасно! Но вернемся к совам. Где вы их нашли?

– Трех сов, туман, а также ощущение полета и высоты я нашлана картине Васнецова «Ковер-самолет».

Алексей расхохотался:

– «Ковер-самолет»?

– Ну да. Знаете, такой сказочный, на котором передвигалисьвсякие Иваны-царевичи.

– Конечно, знаю. Иваны-царевичи транспортировали на этихковрах Елен Прекрасных.

– Ну, насчет Елен ничего не скажу, а вот жар-птиц они точнотранспортировали.

– Извините, – возразил Алексей, – насчет жар-птиц я точносказать не могу, а про Елен Прекрасных имею документальные свидетельства.Сейчас, сейчас… где же оно… – Алексей вынул из бардачка борсетку и принялсяперебирать визитки, дисконтные карты и календарики, лежащие там. Вытащилблестящий, разноцветный ламинированный прямоугольничек. – Вот, смотрите!

Алена посмотрела. В самом деле… ковер-самолет, немножкопохожий на большой раскрашенный половик. Он плоско висит в небесах, а на нем,свесив ноги, как на лавочке (удивительно, что не падают!), сидят в обнимкумолодой человек (судя по всему, Иван-царевич) и девица (предположительно ЕленаПрекрасная). Вокруг реют облака, занимается заря, внизу темнеет лес. И ни однойсовы в поле зрения!

– Это Васнецов? – недоверчиво спросила она. – Совершенно непохоже.

– А вы поверните календарик, Фома неверующая, – довольноехидно усмехнулся Алексей.

Алена, пожав плечами, так и сделала.

Вот это да…

Календарь на будущий год. Ишь какой Алексейпредусмотрительный. Выше собственно календарной разметки – название: «Серия«Русские сказки в изобразительном искусстве». В.М. Васнецов. Ковер-самолет.1919—1926 гг. Дом-музей В.М. Васнецова».

– Убедились? – насмешливо спросил Алексей. – Как видите,никаких сов!

– Странно, – пробормотала она. – Неужели у него были дваковра-самолета?

– Вы имеете в виду Ивана-царевича? – невинно уточнилАлексей, и Алена снова расслышала ехидную нотку в его голосе.

– Я имею в виду Виктора Михайловича Васнецова, – буркнулаона. – В нашем музее висит совершенно другая картина.

– И вы уверены, что она Васнецова? Я, например, в жизни еене видел и ни о каком другом ковре-самолете, кроме этого, на календарике, знатьне знал.

– Совершенно уверена. И на той картине есть совы. Там целыхтри совы! Я на тот «Ковер» довольно долго смотрела, пока Майя мне про Гроотарассказывала.

– Майя? – растерянно повторил Алексей. – Майя Климова, чтоли? Вы с ней знакомы?

– Познакомились в ходе спонтанного интервью, – уклончивоответила Алена, испытывая сильнейшее искушение сказать, что она находилась какраз рядом с Майей, когда ей позвонил Алексей. Ну и Майя, следовательно,находилась рядом с ней, с Аленой, когда Алексей позвонил ей! И Алена уже почтиподдалась искушению, но тотчас представила, как смутится Алексей, – и не сталавредничать. Она вообще не испытывала никакого удовольствия, унижая людей иливыставляя их в смешном свете. Вот и сейчас предпочла этого не делать.

– А о чем было интервью? – настороженно спросил Алексей.

– Да о Грооте, я же вам сказала! Майя рассказывала: оченьможет быть, что портрет молодой Екатерины, который имеется в нашем музее, –вовсе не сам Гроот, а кто-то из его далеких последователей. И открылось сиеблагодаря какой-то несчастной берлинской лазури. Вы представляете?

– Какой еще берлинской лазури? – раздраженно воскликнулАлексей. – Вы вообще о чем говорите? Я что-то слабо понимаю… То совы, токакой-то несуществующий ковер-самолет, а теперь еще и берлинская лазурь сюдапримазалась… Вернее, вы ее примазали. Правду говорил Левушка Муравьев:совершенно невозможно понять, что у вас в голове происходит!

– Да ему и ни к чему понимать, что происходит в моей голове,– высокомерно усмехнулась Алена, испытывая, как всегда, сильнейшее раздражениепри упоминании этого господина, вернее, товарища, ведь во внутренних органах,так же как и в армии, кажется, по-прежнему называют друг друга товарищами. –Для него главное – что выводы я делаю такие, до которых он со своими приснымивовек бы не додумался.

– Однако от скромности вы не умрете! – фыркнул Алексей.