– Ну, расскажи, тетя Надя!

– Да что рассказывать? Дело это долгое. Лет шесть томуназад в институте у нас девушка одна работала, тоже Мариной звали. Послепраздников Седьмого ноября (сейчас уже про них и забыли) приходим мы на работу,а нам говорят, что Марину нашли у одного дома заброшенного, выбросившейся изокна с седьмого этажа. А Саша у нас тогда работал начальником сектора, и какраз перед праздником Марину эту сильно отругал, задело, правда. Вот Громова иприцепилась к нему – мол, довел девушку до самоубийства. Стал он со мнойсоветоваться, как быть, так мы и подружились.

– А с Мариной-то с этой потом что выяснилось?

– Там такое оказалось сложное дело, что еслирассказывать – никакого времени не хватит, потом уж как-нибудь устроим вечервоспоминаний. Сейчас нам надо с тобой разобраться. Значит, говоришь, костюмпингвина Ольга Головко взяла? Очень интересно. Послушай, Маринка, –задумчиво проговорила тетя Надя, – а ведь костюмов-то два было. Ведь уМаксима не было времени костюм снимать и на того человека надевать.

– Точно! И где же он второй такой же костюм взял?

– А вот это мы и выясним завтра. Может быть, отыщутсякакие-нибудь доказательства его причастности, угрем Громовой нос. Ох, не люблюя ее, за Сашу никогда не прощу!

– Да ты, наоборот, ей благодарна должна быть, если быне она, ты бы замуж за Сан Саныча не вышла.

– Ты думаешь? Может, и верно, а все равно я ее нелюблю!

Раздались два коротких звонка в дверь.

– Это Саша, только ему ни слова про наши дела. Завтрасозвонимся.

Вошел Сан Саныч, поздоровался, потянул носом воздух.

– Курили?

– Это Маринка, – не моргнув глазом, соврала тетяНадя, – она нервничает.

– А где Бейсик? Травите кота дымом?

– Бейсик, как и ты, поборник здорового образа жизни,поэтому он спокойно спит на диване в комнате.

Сан Саныч побежал нежничать со своим ненаглядным котом, а мыс Надеждой тихонько распрощались в коридоре.

Алик встретил меня ужасно взволнованный.

– Ты где была?

– В морге, дорогой, на опознании.

– Что, целый день там провела? Я звоню – тебя нет,потом пришел, ужин вот приготовил.

В его голосе явно слышалось недовольство мужа, которыйпришел усталый с работы, а дома – ни жены, ни еды.

– Извини, дорогой, что-то мне после морга есть нехочется.

Я не собиралась говорить ему, что поела и напилась кофе утети Нади.

Я зашла в ванную, пустила воду и задумалась, что же,собственно, мне теперь делать? Первое, что говорить завтра Громовой? Второе, каквести себя с Аликом? Третье, возвращаться ли на работу? И наконец, последнее исамое важное – увериться, что Максим теперь уже далеко и больше мне не угрожаетили вздрагивать от каждого шороха, шарахаться от каждой тени и, в конце концов,кончить свои дни в психушке под присмотром доброго доктора Крылова. А что, тетяНадя составит протекцию.

– Маринка, – это Алик стучал в ванную, – чтослучилось?

Оказалось, я уже сорок минут нахожусь в ванной и непроизношу ни звука.

– Как у тебя дела, Алик, как с работой?

– Все в порядке, завтра надо к десяти.

– А мне завтра к десяти к Громовой, а потом с операмиеще дела.

– Слушай, не заговаривай мне зубы, зачем ты ходила вморг?

– Не ходила, а меня возили на машине.

– Ну и что ты там делала?

– Опознавала это, то, что там лежит уже две недели. Иможешь себе представить, что это не он.

Надо отдать Алику должное, он сразу ухватил суть, ведь онбыл тогда со мной и видел, как вел себя несчастный пингвин перед тем, как выпализ окна. Но я попросила его не вести разговоры на эту тему, иначе я не смогузаснуть. Опять мы легли спать как супруги, которые недавно справили золотуюсвадьбу.

Мне снился сон.

Я нахожусь совсем одна в каком-то большом темном помещении.Мне надо выйт?? оттуда, но я не знаю, где выход.

– Кто-нибудь есть здесь? – вопрошаю я.

– Я здесь, иди сюда, – отвечает тихий, оченьзнакомый голос.

Я делаю шаг на голос, опять спрашиваю:

– Кто ты? Я не вижу тебя!

– Открой глаза, – отвечает голос, – я здесь,совсем близко.

Я ощущаю под ногами какие-то ступени и начинаю по нимподниматься, чувствуя, что глаза мои широко раскрыты, но я ничего не вижу.

– Скажи мне, кто ты, – умоляю я, – и я увижутебя.

– Еще немного, – отвечает голос, – уже совсемрядом.

Ступени кончаются. По-прежнему в какой-то серой мгле ядвигаюсь на ощупь, наконец мгла рассеивается, и я вижу себя наверху, а подомной расстилается темная бездна. Прямо передо мной лежит узкая доска,перекинутая через провал. Там, на той стороне, свет и какой-то человек сидит накорточках у обрыва.

– Иди сюда, – говорит голос, – я тебя жду.

Я ступаю на доску и осторожно двигаюсь по ней.

– Теперь ты видишь меня, – говорит голос, –это же я…

– Максим! – кричу я, и в это время он что-тоделает с доской, она выскальзывает у меня из-под ног, и я лечу в пропасть с протяжнымкриком.

Чьи-то руки обнимали меня и трясли.

– Маринка, Маринка, это же я, Алик! Что с тобой, откройглаза! Это сон был, просто сон.

Я открыла глаза, увидела комнату, встревоженного Алика,прижалась к нему, такому надежному и родному.

– Это у тебя от морга, не надо было туда ходить.

Он гладил меня по голове и укачивал, как маленького ребенка.Потом он вытер мои слезы, мы так и улеглись, обнявшись. Я успокоилась, но долголежала без сна.

«Он здесь, – думала я, – он никуда не уехал, онздесь. И он не оставит меня в покое».

Если бы я рассказала обо всем Алику, он бы мне поверил. Но яне буду ему ничего рассказывать. Это наше личное дело, мое и Максима. Слышишь,Максим? Мы встретимся, я даю тебе слово, мы обязательно встретимся!

С Анной Николаевной Громовой мы побеседовали довольно мирно.Отвечая на ее вопросы, я еще раз добросовестно повторила все о той ночи и обовсех моих встречах с Максимом. Получалось у меня довольно складно, так чтоГромова не смотрела на меня как на сумасшедшую, хоть время от времени иподжимала скептически губы. Но меня ее гримасы мало трогали, я ведь уже приняларешение искать Максима самостоятельно, поэтому решила не конфликтовать сГромовой по пустякам. Что Громовой – еще одно нераскрытое дело, а для меня этовопрос всей дальнейшей жизни, и вообще – жизни. Однако для подстраховки мнебыло важно оставить о себе у Громовой хорошее впечатление. Потому что если япроиграю и Максим найдет меня раньше, то он обязательно меня убьет и обставитдело как самоубийство. Может получиться очень правдоподобно – взбалмошнаядевица напридумывала черт те что, а потом покончила с собой. А так все-такивозникнут сомнения. Как с Ларисой, начальницей Алика, – никто не поверил вее самоубийство. Кстати, вот Громова как раз что-то про нее говорит.