желтом блестящем плаще,

С тем, чтобы скифские здесь удержать мятежные орды,

40 Если походом сюда варвар свирепый пойдет.

Там поднимает Торн до звезд высокие башни,

Там и Мариенбург, целого мира краса.

Ты окружаешь его тремя протоками, Висла,

И через три рукава в Коданский льешься залив.

Пруссию в этих местах укрепляет отличная гавань,

В мире богатством своим блещут ее города,

Между которыми всех затмевает сиянием Дантиск, —

Так сияет лишь Феб, встав на востоке из вод,

Гедоном некогда прозванный здесь по имени готов.

50 Имя отсюда ведет Коданский славный залив.

Были его берега отмечены памятной распрей —

Той, что поляки вели против тевтонских мужей.

Стыдно признаться, но Марс отвернулся от нас, и победу

Добыл противник, когда бороды дикие сбрил.

Висла! как прежде была ты земли германской границей,

Так ты усталому мне станешь пределом любви.

Как выбывает боец, получивший рану, из боя,

Так удаляюсь и я, раненный в первой любви.

КНИГА ВТОРАЯ,

имя которой Дунай, или же Возмужалость,

или же Эльзула Норская

и полуденная сторона Германии

1. К Хазилине, с воспоминанием о своей без нее тоске

Скорбное это письмо, залитое моими слезами,

Страждет о том, что теперь ты от меня далеко —

Ибо когда у вас Феб уж отбросит первые тени,

Здесь лишь Аврора видна в розовом блеске колес.

Может быть, гневаясь, ты ответишь: «Цельтис неверный!

Порван тобою союз, прервана наша любовь!

Ты, о неверный, края сарматов недавно покинул

И не сказал перед тем мне напоследок: «Прости!»

Ты, вероломный, забыл, убегая, о нашем союзе, —

10 Попран тобой, вопиет прямо к Юпитеру он.

Что же, неверный, своей любовью хвастал ты, Цельтис?

Вот она, вот какова верность твоя и любовь!»

Так твоя правда осудит меня за мое преступленье,

О Хазилина, краса целой сарматской земли.

Да, не сумел я тогда, одурманенный давней любовью,

Молвить тебе: «Навсегда, о Хазилина, прости!» —

Ибо я знаю, что мне и язык изменил бы при этом,

И что глаза у меня стали бы полными слез,

И что все тело мое совсем лишилось бы силы,

20 И у тебя на глазах был бы мой дух поражен.

Вот что страшило меня, носившего тайную рану, —

Лишь вдалеке от тебя волю я жалобам дал.

Станут ли взоры мои дивиться алому Фебу,

Стану ли в небе ночном светлые звезды читать, —

Вся ты ко мне приходишь на ум во плоти, Хазилина,

В милых забавах, во всех наших шутливых словах.

Ты предстаешь мне, когда вдохновляемых Фебом поэтов

Я раскрываю, когда звон исторгаю из струн,

Ты предстаешь мне, когда в зеленых лугах я блуждаю

30 Или в тенистом леске скроюсь в полуденный зной,

Столь же прекрасном, как тот, где вдвоем мы сидели на смятой

Нашим объятьем с тобой мягкой высокой траве;

Ты предстаешь мне, когда в душе вспоминаю сарматских

Девушек — ты среди них всех миловидней лицом;

Письма читая твои, подарки твои созерцая,

Вижу я перед собой образ воочию твой;

Ты предстаешь мне всегда в ночное холодное время,

В час, когда тело мое сладкий окутает сон;

Ярче, чем звезды, тогда меня ослепляет твой образ,

40 Сердце обманно томя тщетной любовью к тебе.

Горький, куда я стремлюсь? Какой я страстью сгораю?

Ты далека, и ничем пыл мой не может помочь.

К теням подземным судьбой, быть может, я буду похищен,

И не увидят нигде милую эти глаза.

Все же, лишь веретено заполнится нитью твоею,

И после смерти куда Гносий тебя ни пошлет, —

С нежным объятьем моя за твоей последует тенью,

Призраки наши с тобой будут держаться вдвоем.

Если же вновь призовет нас Юпитер под вышнее небо, —

50 Вновь я буду владеть прелестью всею твоей.

Ах, не видать бы вовек мне, Цельтису, края сарматов —

Трижды, четырежды я счастье бы в этом нашел.

Я бы теперь не скорбел, что нет со мною любимой,

Сердце мое истязать злая любовь не могла б.

Но отчего же, больной, я питаю бесплодное пламя,

Если могли бы его письма твои облегчить?

Стоит тебе письмецом утешить далекого друга, —

В томной его груди, может быть, стихнет огонь.

Сколько ни будут блуждать в светоносном небе светила,

60 Сколько из вод ни вставать Фебу и вновь заходить,

Сколько морям в берега ни бить лазурным приливом,

Сколько зеленым лугам лилий в себе ни растить, —

Пусть воспевают тебя, и чтут, и славят потомки,

Хазула, краше кого нет на сарматской земле!

2. К самому себе, о желании своем, отвергнув любовь, обратиться к философии

Как из сарматских краев домой вернулся я, Цельтис,

И на германской земле судьбами был водворен,

От вредоносной любви решил я навек отказаться

И от Венеры оков впредь никаких не терпеть.

Возненавидя в душе и речи и хитрости женщин

И к пожеланьям моим неблагосклонных богов,

Молвил я, вспомнив тогда о напыщенной лжи Хазилины:

«В гавань вернувшийся челн якорем я укреплю!

Ныне в эфирный полет устремлю я свободную душу,

10 Мыслью осмелюсь постичь звездные в небе пути,

Кто из богов этот мир вращает с таким напряженьем

И для чего Семерых разным направил путем,

Чтобы стремились они то в сторону летнего Рака,

То пролагая свой путь там, где царит Козерог,

То отступая назад, то прямо вперед продвигались,

То ненадолго их лень вдруг заставляла стоять?

Хаос ли этим путем принимает разные формы

И обновляют свой вид первые в мире тела?

Как своих образов ряд столь часто