весь кручами скал окружен, —

Только не ты, без конца игравшая нашей любовью

И приносившая мне плутнями столько вреда.

7. К Эльзуле, лживо себя оправдывающей и старающейся помириться

Трав я не собирал, не варил любовный напиток,

Мясо ушастой совы или лягушки не рвал,

Не наблюдал я, тебе подарки делая, небо

И не чертил чертежей злорасположенных звезд,

Кости покойников я не тревожил в пустынных гробницах,

Вору казненному член я на кресте не отсек,

В жертву летучую мышь на своем алтаре не зарезал,

Сердце в тебе не смущал чарой Ээйских земель,[425]

И не сводил я тебя с ума фессалийскою песней,

10 И заклинаний тебе, Эльзула, я не твердил, —

Что ж ты так нагло в мое врываешься ныне жилище

С криком: «Цельтис, к тебе рвусь я от страстной любви!

Не по душе мне сидеть, трудясь за прядением шерсти,

Сматывать не по душе мой ежедневный урок,

Мать дорогая меня не может дозваться, ни брат мой,

Хоть и не раз он уже спину мою умудрял, —

Так мое сердце теперь будоражит яростный Цельтис:

Лучше б ему не бывать в норских селеньях у нас!»

Молвила и обвила мне шею своими руками,

20 И с поцелуем свои губы прижала к моим.

Я ей в ответ: «Ни за что простить тебе прежние вины,

Эльзула, или вступить в прежнюю связь не хочу,

Если не скажешь сейчас, у кого ты в объятьях лежала,

Между тем, как я всюду искал тебя здесь?» —

«Место есть, где в Норик глядят поднебесные Альпы,

Свято Бавария в нем важное чтит божество;

Там выдается одно из семи соседних селений,

Славное имя нося, данное в шутку ему —

Названо было оно в старину Ювавией Римской,

30 Ибо удачу в войне римским мужам принесло.

Там-то я и была меж иных достойнейших женщин,

С ними проделав святой из благочестия путь».

«Эльзула, что ж ты опять возвращаешься к хитрым уловкам,

Вздором своим затемнить тяжкий пытаясь позор?

Так же, когда ее гнал своими уколами овод,

Ио направила путь будто бы к Нильским краям,

К тем местам, откуда весь род священников вышел,

В храмах Изиды служа с пением ночью и днем.

Не было овода там, ни слепня, ни осиного жала,

40 Но лишь святая толпа с похотью наперевес,

Часто ума и теперь лишающей девушек наших

И заставляющей их прочь врассыпную бежать.

Всех уверяют они, что спят в священных постелях,

Как Паулине пришлось с богом Анубисом[426] спать.

Ложью одной рождены суеверия частые женщин,

Стало привычкой у них новых богов измышлять,

Чтобы потом в народе простом, до выдумок жадном,

Вновь и вновь распускать слух о таких чудесах.

Я же, Цельтис, себе не позволю быть легковерным,

50 Женские свойства теперь ведомы мне хорошо,

Ибо я знаю и сам, с какою любовью священник

Пылко тебя обнимал вплоть до десятого дня».

Тут, разрыдавшись, она себя оправдывать стала,

Щеки свои оросив влагой обильною слез.

Словно прозрачный янтарь, блестящий на северном бреге,

Где извергает его Кодан на свете один,

Словно янтарь, что сверкал, по преданью, в волнах Эридана,

Столь же блистала, горя, капля на снежной щеке.

К сердцу она моему, наконец приникнув, затихла,

60 Не возвратился пока Феб на восточных конях.

С этой поры разлилось опять во мне прежнее пламя,

Тлеющий пепел вновь вспыхнул горячим огнем,

Скоро, как прежде, во мне заныли старые раны,

Старой любовью опять сердце смягчилось мое:

Мягкой становится так земля под солнцем весенним,

Если от ласковых дней мерзлые тают снега,

Ныне, вновь примирен с моею любезной подругой,

Знаю я: сладостен лад после раздоров и ссор!

Феб, как случится ему черносмольным подернуться Австром,

70 Ярче блистает затем в небе своим колесом.

Так и в любви божество то ведет жестокие битвы,

То обоюдным огнем крепче связует сердца.

Я бы не стал затевать никакие споры на свете,

Кроме таких, что в слезах Эльзула наша ведет.

8. К Эльзуле, с напоминанием о ее податливости и опасности любви

Эльзула, злою молвою опять весь город на Реге

Полон, и эта молва очень не по сердцу мне:

Будто бы целую ночь с тобою священнослужитель,

И без тебя для него долгими кажутся дни.

Ты же в ответ: «Всем сердцем твоя!» — уверенно пишешь, —

Пусть я погибну, коль есть сердце в груди у тебя!

Стыдно да будет тебе продавать столь прекрасное тело,

Предоставляя себя бритоголовым мужам,

Что пожирают грехи и разные вины мирские

10 И поминальную снедь как очистительный дар.

Разве не знаешь сама, что деньги в святых приношеньях

Нужны затем, чтобы был нижний Юпитер смягчен?

Их-то ты и крадешь в непомерном праздном распутстве,

Вакху с Венерой служа каждою ночью и днем.

Тянутся руки к костям, продолжают азартные игры

Ночью глубокой, пока звезды на небе блестят.

Горе! Какой заслужил, скажи, провинностью Цельтис,

Что неожиданно так кончилась наша любовь?

Я ведь еще не забыл, как всеми небес божествами

20 Ты клялась: «Навек, Цельтис, ты счастье мое!

Раньше на зимних снегах расцветают весенние розы

И от пассатных ветров вдруг остановится Истр,

Раньше лишится сил мое прекрасное тело,

Чем у меня к тебе, Цельтис, иссякнет любовь».

Эльзула, пусть меня ввергнет Плутон в преисподние воды,

Если твои для меня что-нибудь значат слова!

Ты без вреда для себя измышляешь лживые речи,

А молчаливым умом хитрый готовишь обман.

Знаю, так уж теперь всем девушкам свойственно в мире:

30 Изобличенным в грехах бога в свидетели звать.

Если, однако же, впрямь