плоть он снедает богов!»

Был здесь начальник один, иудейского выходец рода,

Он мне в беседе не смог дать по-латыни ответ.

«Что за народ, — я сказал, — в котором ученый начальник

Может позволить себе речи латинской не знать!»

Но ведь святыням они здесь служат не по-латыни,

30 Так что невежда любой может начальником быть.

Одер рождается здесь, называвшийся в древности Свевом,

Он устремляется в путь к Коданским водам отсель.

Свев принимает потом к себе в попутчики Слеза —

Краю силезян дано имя по этой реке.

Много в Силезии есть городов, укрепленьями славных,

Но Братислава[419] меж них кажется всем головой.

К влажному Австру свернув отсюда, Моравское поле

В области тучной дает хлеб маркоманнским мужам.

Здесь воспевает певец Августин, в Оломуце рожденный,[420]

40 Ратный успех короля славной Паннонской земли.

Игла отсюда и Дей текут к полноводному Истру

С Морою вместе, — она имя народу дала.

Здесь же Поссоний[421] свои поднимает высокие башни —

Между тевтонских стоит он и венгерских земель.

Полными водами Камб и черными водами Ильза

Льются к Австрийским отсель и Патавийским краям.

К Норским же пажитям Рег, направляясь к югу, стремится,

Где Ратиспона[422] стоит, гордой рисуясь стеной.

Здесь-то, когда, наконец, я на летний устроился отдых,

50 Милая девушка вдруг сердце мое отняла.

5. К Эльзуле Норской, с ее гороскопом, упоминая первейшие по яркости звезды и приметы лета

Лето ведя за собой, сверкает Рак над Олимпом,

Свету он больше всего времени в небе дает;

Знойную голову Лев являет с убийственной пастью

И разъяренно трясет гривой своей огневой;

Подле него Прокион полыхает яростным жаром

И расслабляет тела солнечной силою Пес.

Поле косматое вновь золотится от тяжких колосьев,

Жнец призывает к своей ниве богиню с серпом.

Жадный мужик колосья в снопы, не ленясь, собирает, —

10 В них бережливо себе копит он зимний запас.

Ну, а мне что делать в тебе, знакомый баварский

Город, близ коего Истр плещет холодной волной,

Если не дарят меня обычной песнею Музы,

Лира умолкла, и плектр вдруг цепенеет в руке?

Эльзула, пламя любви к тебе жжет мою грудь повсечасно,

Гонит и мучит меня злей, чем Икариев пес.

Худшего жара и жнец не терпит от летнего солнца

В дни, когда острым серпом желтое поле он жнет,

Нежели, Эльзула, пыл, которым душа моя пышет,

20 Если ее пронзят звездные взоры твои, —

Ибо в недавние дни все чувства и все мое тело

Ты у меня отняла ликом и блеском волос.

Руки слепят белизной, белы удлинненные пальцы,

Млечная шея на вид скифских белее снегов;

Можно легко сосчитать под кожей тончайшие жилки, —

В нежной своей красоте плоть у тебя такова.

Русые кудри, уста — как розы, и блещет меж ними,

Как бирючина белы, ряд твоих ровных зубов,

Словно бы ликом тройным тавмантская блещет Ирида,[423]

30 Влагу небесную вдруг яркой украсив дугой.

Что мне еще рассказать о ногах и о стройных лодыжках,

Стане и груди и том, что заставляет молчать?

Нежное тело цветет молодой играющей кровью,

И уступает зубам даже слоновая кость.

Не умолчу о лице, сияющем ярко очами, —

Ими Юпитеров сам мог бы гордиться посол.

Молча ты ими ведешь любовные игры со мною

И побеждаешь всегда взорами взоры мои.

Сердце мое без труда ты копьем поражаешь жестоким,

40 Острыми стрелами ты грудь пробиваешь мою.

До глубины костей скорбит мое тело недугом,

А исцеленья себе ждет от тебя лишь одной.

Сам ли себе я внушил, что твоей любви удостоен,

Или себя обманул знаками, данными мне, —

Ежели только я прав, на щеках твоих видя румянец,

Слыша, как скромность тебе запечатлела уста, —

Эльзула, пусть для тебя я буду рабом или братом,

Буду, кем велено быть по приговору любви!

Рад представить тебе доказательства верного сердца,

50 Чье постоянство навек я посвящаю тебе, —

Так в благородном лице видна душевная прелесть,

Так покоряют в тебе искренность и простота.

Песни поэтов воспеть тебя достойно не смогут

И не сумеют воздать должную славу тебе,

Ты красотою одна меж германских девушек блещешь,

Как затмевает собой Цинтия звезды небес,

Если скругляет рога при помощи светлого брата

И сочетается с ним, будучи круглой сама.

Молниеносного Льва бледнеет звезда перед нею,

60 Меркнет Упряжка, а с ней Колос и Гончие псы;

С тою звездой, что Тельца угрожающий лоб озаряет,

Ослабевает Гиас, значащий много в любви,

Светлый тогда незрим Эридан, и темнеет светило

То, которое скрыл черный в себе Скорпион;

Вместе с Козлами за ней бледнеет гордый Возничий,

Блекнет Лира, уже знавшая руку мою;

Даже Арктур в эти дни обычный блеск ослабляет,

Вовсе лишаются глаз Рыбы в своей красоте,

Гаснет Канопус тогда, сияющий ночью индийцам,

70 Следом за ним Кентавр ясную прячет звезду.

О, не из этих ли звезд одна сияла восходом

В час, когда Парки тебе выпряли первую нить?

Был там Телец, чей лоб Купидоном ласковым рдеет,

Он тебе нити свои в первый же час подарил.

Феб, озаряя в тот час девятую часть небосвода,

Ныне певца своего ранит любовью к тебе.

Светлый Юпитер как раз стоял над вершиной Олимпа,

Дал он Венере благой в лоне резвиться своем.

Это они тебе дали прекрасные руки и ноги,

80 Душу тебе из своих светлых соткали лучей!

Если бы только я был любовью ее удостоен —

Вместе с амврозией мне был бы не нужен нектар!

6. К Эльзуле, в новолуние укрывавшейся