а правильно им воспользоваться. Я могу тебе помочь. Но только, если ты сама этого захочешь. И будешь готова к долгому кропотливому труду.

— Мне не привыкать трудиться, Василиса Юрьевна, — о поджала губы Вера. — С семнадцати лет живу одна в своем доме. Думаете, это так легко?

— А я в тебе и не сомневаюсь, Верунь, — улыбнулась пожилая женщина. — По своей природе ты — труженица. Но деньги порой меняют людей до неузнаваемости.

— Меня не изменят, — твердо заявила Вера.

Прошло три года

Телефон в приемной не замолкал, раздражая Веру все больше и больше. Наверняка, секретарша сплетничает с девицами из отдела продаж. Сплетни — бич редакции, и Вера давно с этим смирилась. Но мириться с вечно разрывающей тишину ее кабинета и мыслей трелью телефона она никак не могла. Зачем только она держит возле себя эту миловидную и достаточно грамотную, но до безумия неорганизованную Валерию? Надо срочно искать ей замену. Не выдержав, она отшвырнула очередную журналистскую «нетленку» и, полная решимости сегодня же заняться поисками новой секретарши, выскочила в приемную.

Как и предполагала Вера, в приемной никого не было.

— Редакция журнала «Мода большого города», — рявкнула она в трубку и, проглотив колючий комок злости, спокойно продолжила: — Добрый день.

— Мне нужен редактор, — не поздоровавшись, потребовал далекий, будто доносившийся из подземелья, голос.

— Кто ее спрашивает? — напряглась Вера.

— Ее давний друг, — тихо ответили ей из черной бездны, из глубины которой к Вере потянулись сотни костлявых рук, пытаясь схватить ее за тонкие лодыжки и затянуть внутрь. Она с силой тряхнула головой, пытаясь избавиться от страшного видения.

— Представьтесь, пожалуйста, — предательски дрогнул ее голос.

Но ей никто не ответил. Она долго взывала к невидимому собеседнику, но ответом была лишь мертвая, леденящая душу тишина. Когда Вера положила трубку на рычаг, невидимая рука сжала ее горло. Она даже застонала от боли и попыталась избавиться от этой мертвой хватки. Перед глазами запрыгали разноцветные круги, и Вера облокотилась о стол, чтобы не упасть.

Дверь сзади нее тихо растворилась. Сквозняк запутался в Вериных ногах. Но обернуться и посмотреть на вошедшего у нее не было сил.

— Вера Александровна, вам плохо?! — зазвенел сбоку испуганный Лерин голосок.

Невидимые тиски тут же ослабли, открыв доступ кислорода в легкие. Она жадно вдохнула привычный запах свежей газеты и духов Валерии. Как же она любила и эти запахи, и свою безответственную секретаршу! На мгновение ей захотелось обнять и расцеловать Валерию. Но Вере удалось сдержать этот порыв.

— Со мной все в порядке, — хрипло ответила она. — А вот к тебе у меня есть некоторые претензии. Почему мне постоянно приходится бегать в приемную, чтобы отвечать на телефонные звонки? Насколько я понимаю, это твоя прямая обязанность. Почему тебя периодически не бывает на рабочем месте?

— Я…я, — покраснела секретарша. — Я ходила в дамскую комнату. У меня что-то с желудком, и я…

— Избавь меня от подробностей, — свела тонкие брови Вера. — Чтобы больше этого не было. Иначе — уволю.

Развернувшись на высоких шпильках, Вера гордо расправила плечи и отточенной твердой походкой прошествовала в свой кабинет. Красная, как рак, Валерия восторженно смотрела ей вслед. Вера чувствовала и ее взгляд, и ее эмоции. Она успела привыкнуть к таким взглядам и научилась принимать их достойно.

Большое, в полстены, зеркало отразило ее в полный рост. Вера одернула чуть задравшуюся юбку и поправила белоснежный воротничок. Из зеркала на нее смотрела безумно красивая и сексуальная женщина. Огромные глаза, пухлые губы и длинные, пепельного цвета волосы окаймляли гладкое лицо. Дорогой деловой костюм сидел на ней идеально, выгодно подчеркивая ее тонкую талию и узкие лодыжки. От прежней Веры осталось только имя. И больше ничего. Отчество тоже пришлось поменять. Так было безопаснее. Даже не верилось, что совсем недавно ее левая щека была изуродована страшными шрамами, а левый глаз ничего не видел. За два года ей пришлось пройти через десятки пластических операций, включая пересадку отдельных участков кожи вокруг глаз. Двадцать три часа в сутки она носила специальную маску для натяжения кожной ткани. Но это того стоило.

Изменилась не только ее внешность. Внутри она тоже стала совсем другим человеком. Уверенным, пробивным, достаточно жестким и требовательным. Единственное, с чем она не могла совладать, — это страх. Он мог наброситься на нее в любой момент и откуда угодно, словно изголодавшийся тигр на нежную лань. Из телефонной трубки, из-за закрытой наглухо двери, из платяного шкафа — отовсюду. Так было и сейчас. Скорее всего, ей звонил кто-то из ее же корреспондентов, отправленный в дальнюю командировку. Может быть, Артем из Индии или Илья из Турции. Это мог быть кто угодно. Но липкий страх противно пищал ей на ухо «Вот и пришло время рассчитаться по долгам. Ты думала, что, изменив внешность до неузнаваемости, запутаешь следы? Обманешь своих убийц? Как бы не так!». И черные буравчики глаз впивались в нее взглядом из глубокой черной ямы.

В дорогой модной сумочке заиграл мобильный — Вера вздрогнула. Ладони вмиг взмокли, а сердце опять подпрыгнуло к самому горлу. Трясущимися руками она вытащила мобильный, и страх мигом отпустил ее. На смену ему пришла щемящая душу нежность.

— Слушаю, мой родной, — ласково пропела она.

— Мама, я не буду есть манную кашу, — зазвенел в трубке возмущенный голосок Степашки. — Она меня заставляет. А я ее не люблю! И не буду ее есть! Пусть она сама ее жрет! Я ей так и сказал.

— Степашка, что за слова! — строго сказала Вера. — Во-первых, слова «жрет» в природе не существует, а, во-вторых, нельзя так говорить взрослой женщине. Да никому нельзя так говорить. Это называется хамством. А ты у меня вовсе не хам, а добрый, воспитанный мальчик. Поэтому сейчас же извинись перед Натальей Андреевной и съешь манную кашу. Она очень полезная.

— Не буду, — обиженно просопел Степашка.

— Тогда никакого Крэйзи-парка в воскресенье, — нахмурилась Вера. — И мороженое больше не буду тебе покупать.

— Ну и не надо, — фыркнул мальчик.

— И никаких белоснежных катеров, и синего моря летом, — она продолжила перечислять неприятности, которые неминуемо сваляться на голову ребенка в случае отказа от каши.

— Ладно, я все съем, — тут же принял он все условия и отсоединился.

— О, море, море, море, море, море, о-ля-ля, — пропела Вера. И тут же отчетливо услышала шум прибоя. И прищурилась от ослепительного блеска бирюзовой воды. Вера никогда не видела моря. Только по телевизору и в журналах. Но она была уверена, что волны разбиваются о берег именно с таким, шипящим звуком. И что бирюзовые волны на солнце отливают