Он глотнул из горлышка, прислушался к своим ощущениям и, не обнаружив перемен к лучшему, торопливо приложился к бутылке еще раз, теперь уже гораздо более основательно.

– Мужик! – восхитился его действиями Арсеньев, а майор ограничился лишь коротким взглядом в зеркало заднего вида да неопределенной кривой усмешкой.

Уже за полночь Молоканов загнал машину на полупустую стоянку перед круглосуточно работающим супермаркетом на окраине Москвы.

– Сиди тут, – сказал он Арсеньеву. – Размер у тебя какой, напомни.

– Сорок восьмой, пятый рост, – сказал капитан.

Щеглов вдруг открыл дверцу и полез из машины.

– Ты куда намылился? – поинтересовался майор, натягивая кепи с длинным козырьком.

– Возьму такси, – ответил старлей. Язык у него слегка заплетался. – Спать хочу – умираю. Вы как знаете, а я домой.

– Ладно, – подумав секунду, сказал Молоканов. – Может, так оно и лучше. Вид у тебя и вправду не ахти, отдых не помешает. Не волнуйся, алиби мы тебе обеспечим.

Он посмотрел, как Щеглов, едва заметно покачиваясь, бредет через ярко освещенную стоянку, и, недовольно дернув плечом, направился к широким стеклянным дверям магазина.

В магазине было пусто, как на обратной стороне Луны, за прилавками и на кассах клевали носами сонные продавщицы. Молоканов пониже опустил козырек кепи, скрывая лицо от любопытных стеклянных зрачков видеокамер, и отправился искать отдел, где торгуют одеждой. Таковой вскоре обнаружился; выбор, как обычно в супермаркетах, был невелик, качество оставляло желать лучшего, но Арсеньеву в его положении не пристало капризничать. Спецодежду ему подавай… Вот тебе и спецодежда!

Расплачиваясь у кассы, он с легким недоумением заметил в дверях фигуру выходящего из магазина Щеглова. В руке у старлея заманчиво поблескивала темным янтарем литровая бутылка виски. Молоканов открыл было рот, но передумал окликать подчиненного: пусть его, так и в самом деле лучше. Как говорится, баба с воза – кобыле легче.

Пока Арсеньев, недовольно ворча по поводу внешнего вида и качества принесенных майором тряпок, переодевался на заднем сиденье, Молоканов неторопливо выкурил сигарету. Ему не ко времени вспомнилось, что Мамонт приказал каждому из них к утру составить черновой план поимки Зулуса, и он кисло усмехнулся: можно было считать, что начальственный разнос им всем обеспечен. Какие там планы, когда и без того хлопот полон рот!

По дороге они остановились еще раз, и Арсеньев, на минутку выйдя из машины, затолкал в мусорную урну пакет, в котором майор принес ему вещи из супермаркета. Внутри пакета опять лежала одежда – мокрые, сверху донизу заляпанные кое-как замытой кровью важняка Терентьева тряпки капитана.

«Топорная работа, – подумал Молоканов, глядя, как Арсеньев заталкивает в урну пакет. – Если, скажем, это шмотье каким-то чудом попадет в руки ментам, те обязательно заинтересуются, откуда на нем столько крови. Новенький пакет из супермаркета наведет их на правильные мысли, и им не составит труда выяснить, что в ночь убийства Терентьева некий гражданин приобрел брюки, куртку и футболку в магазине, расположенном на въезде в город со стороны шоссе, рядом с которым обнаружили труп следователя. А дальше – свидетельские показания, записи камер наблюдения, и пошло и поехало…

Но!.. Во-первых, к ментам эти тряпки могут попасть вот именно только чудом. Даже если бы их искали специально (а делать этого никто, ясное дело, не станет), шансы найти – один к миллиону.

Во-вторых, надо быть семи пядей во лбу, чтобы связать заскорузлое от крови тряпье в урне с убийством Терентьева. И вообще, кто станет этим заниматься, кому охота ломать голову над какими-то шмотками? В этом городе трупы десятками скрывают, не то что чьи-то грязные штаны!

В-третьих, сонная кассирша в супермаркете ничего ценного рассказать не сможет, а записи камер наблюдения никто не хранит вечно. Сутки, максимум неделя, и их автоматически стирают, иначе на это кино никаких дисков не хватило бы – ни жестких, ни гибких, ни лазерных. Чтобы засечь меня, эти записи надо просмотреть уже утром, а такая оперативность нашим органам и во сне не снилась.

А в-четвертых, господа мои, не надо забывать, кто занимается поимкой Зулуса. Мы занимаемся, вот кто! Значит, все нити, все улики по убийству Терентьева, даже если они обнаружатся, рано или поздно окажутся в наших руках, и только от нас будет зависеть, будут они как-то использованы или просто исчезнут без следа. Так что земля тебе пухом, дорогой товарищ следователь! Туда тебе и дорога, собаке – собачья смерть. А мы еще поживем, и, смею надеяться, поживем неплохо…»

В начале второго он затормозил на стоянке перед баром. Заведение называлось «Лагуна», о чем свидетельствовала сверкающая неоном вывеска над входом. Цвет, которым была сделана надпись, прозрачно намекал на недостающее слово в названии.

– Ты куда меня привез? – встрепенувшись, спросил задремавший по дороге Арсеньев.

– В бар, – проинформировал его майор. – Ты сам сказал, что это дело надо бы спрыснуть.

– Ты соображаешь, что это за бар?

– Я-то соображаю, – усмехнулся Молоканов. – А чем ты недоволен? Нынче это модно. Да и страшно, как и все остальное, только по первому разу. А потом, говорят, очень даже приятно.

– Да пошел ты! – непочтительно высказался оскорбленный покушением на свою гетеросексуальную ориентацию Арсеньев.

– Вместе пойдем, – заверил его Молоканов. Перегнувшись через напарника, он открыл бардачок и вынул оттуда прихваченную в супермаркете вместе с одеждой бутылку водки. – На-ка вот, рвани для храбрости.

Некоторое время Арсеньев свирепо таращил на него глаза, а потом, видимо что-то сообразив, с кривой ухмылкой молча принял предложение «рвануть для храбрости». По этой части он был настоящий дока. Раскрутив бутылку так, что водка внутри завернулась воронкой, капитан опрокинул ее над разинутым ртом. Водка струей устремилась к нему в глотку. Капитан пил, не совершая глотательных движений – самотеком, как это у них называлось, – и прервал это занятие в тот самый момент, не раньше и не позже, когда в бутылке осталась ровно половина содержимого.

– Ну, ты снайпер, – уважительно протянул Молоканов, забирая у него бутылку.

– Зато ты – голова, – вернул комплимент Арсеньев, после чего рыгнул, деликатно прикрыв рот ладонью, и смачно понюхал рукав.

Молоканов пил не так ловко, но через минуту остаток водки бесследно исчез внутри его крепкого, упитанного организма. От греха подальше оставив пистолеты в бардачке, они выбрались из машины и, слегка покачиваясь, направились к двери, над которой