Грантэм сидел, уставившись на трубку.

Трижды за последние восемь лет он исключалсвой номер из телефонной книги. Он жил благодаря телефону, и его самые крупныеистории приходили к нему по телефону. Но после каждой из них на негообрушивались тысячи пустяков, источники которых считали себя обязаннымиобратиться к нему в любое время дня и ночи со своей маленькой горячей стряпней.Он был известен как репортер, который даже под страхом смертной казни нераскроет источник, поэтому они звонили, звонили и звонили. Он уставал и получалновый, не значившийся в книге номер. Затем наступал период гробового молчания.И через некоторое время он давал отбой и вносил номер в телефонный справочникВашингтона.

Сейчас номер значился в справочнике. Грэй С.Грантэм. Однофамильцев в книге не было. Его можно было застать на работе втечение двенадцати часов в сутки, но гораздо интереснее оказывалось звонить емудомой, особенно в те редкие часы, когда он пытался поспать.

Он негодовал по поводу Гарсиа еще тридцатьминут, а затем уснул. Сон был спокойный и крепкий, когда телефон зазвонилвновь. Он с трудом нашел его в темноте.

— Алло. — Это был не Гарсиа. Это была женщина.— Это Грэй Грантэм из «Вашингтон пост»?

— Да, он. А вы кто?

— Вы все еще занимаетесь историей Розенберга иДжейнсена?

Он сел в потемках и уставился на часы. Пятьтридцать.

— Это крупная история. Ей у нас многиезанимаются, и я тоже провожу расследование.

— Вы слышали про дело о пеликанах?

Он глубоко вздохнул и попыталсясосредоточиться.

— Дело о пеликанах? Нет. Что это такое?

— Это маленькая безобидная теория о том, ктоубил их. Оно было доставлено в Вашингтон в прошлое воскресенье человеком поимени Томас Каллаган, профессором права из Тулейна. Он передал его своему другуиз ФБР, оно пошло гулять. События стали нарастать как снежный ком, и в средувечером Каллаган был убит взрывом бомбы в автомобиле в Новом Орлеане.

Лампа была включена, и Грантэм записывал.

— Откуда вы звоните?

— Из Нового Орлеана, по телефону-автомату, такчто не беспокойтесь.

— Откуда все это вам известно?

— Я писала это дело.

Теперь он окончательно проснулся, глаза у негодико округлились, а дыхание участилось.

— Если вы писали, расскажите мне о нем.

— Мне бы не хотелось делать это таким образом,потому что, даже если бы у вас была копия, вы не смогли бы сделать статью.

— Посмотрим.

— Вы не сможете. Для этого потребуетсятщательная проверка.

— О’кей. У нас есть ку-клукс-клан, террористКамель, «Подпольная армия», арийцы…

— Нет. Ничего из перечисленного. Они слишкомочевидны. В деле говорится о совсем незаметном подозреваемом.

Он ходил у кровати, держа телефон в руках.

— Почему вы не можете сказать мне, кто он?

— Может быть, потом. Вы, похоже, располагаетемагическими источниками. Посмотрим, что вы найдете.

— Случай с Каллаганом будет легко проверить.Для этого потребуется лишь один звонок. Дайте мне сутки.

— Я попытаюсь позвонить в понедельник утром.Если мы собираемся делать с вами дело, господин Грантэм, вы должны мне этодоказать. В следующий раз, когда я позвоню, расскажите мне что-нибудь, чего яне знаю.

Она была в телефоне-автомате в темноте.

— Вы в опасности? — спросил он.

— Мне кажется, да. Но сейчас со мной все впорядке.

Судя по голосу, она была молода, возможно, летдвадцати пяти. Она составляла дело. Была знакома с профессором права.

— Вы адвокат?

— Нет, и не тратьте время, вычисляя меня. Ваместь чем заняться, господин Грантэм, или я обращусь еще куда-нибудь.

— Прекрасно. Вы нуждаетесь в имени.

— У меня оно есть.

— Я имею в виду условное имя.

— Вы имеете в виду — как у шпионов? Ого! Вотбудет здорово.

— Или так, или дайте мне свое настоящее имя.

— Прекрасный ход. Называйте меня простоПеликан.

Его родители были добропорядочными ирландскимикатоликами, он же в некотором смысле отошел от религии уже много лет назад. Онибыли интересной парой и с достоинством переносили свое горе. Он редко вспоминало них. Они шли, поддерживая друг друга, вместе с остальными родственниками вцерковь Роджерса. Его брат был ниже ростом и выглядел намного старше. Томасговорил, что тот много пьет.

В течение получаса студенты и преподавателифакультета шли потоком в маленькую церковь. Игра должна была состоятьсясегодня, и университетский двор был переполнен болельщиками. Телевизионныйфургон стоял на улице. Держась на почтительном расстоянии, оператор снималцерковь. Университетский полицейский внимательно следил, чтобы тот находился насвоем месте.

Было несколько странно видеть всю этустуденческую публику в платьях, на каблуках, в пиджаках и с галстуками. Втемной комнате на третьем этаже «Ньюскомб-холл» Дарби сидела лицом к окну инаблюдала за движущейся внизу студенческой массой. Рядом со стулом, на полу,лежали четыре газеты, прочитанные и отброшенные. Она уже два часа находиласьздесь, читая при солнечном свете и дожидаясь службы. Другого места для нее небыло. Дарби была уверена, что они прятались в кустах вокруг церкви, но онаучилась терпению. Она пришла рано, пробудет здесь допоздна и уйдет с темнотой.Если они обнаружат ее, может быть, на этом все быстро закончится. Она взялабумажное полотенце и вытерла глаза. Сейчас можно было плакать, но это впоследний раз. Все скрылись в церкви, и телевизионный фургон исчез. В газетеговорилось, что это была прощальная служба, а похороны с участием родственникови близких состоятся позднее. Гроба внутри не было.

Она избрала этот момент, чтобы бежать, взятьнапрокат автомобиль и выехать в Батон-Руж, затем сесть на первый попавшийсясамолет, вылетающий в любое место, кроме Нового Орлеана. Она уедет из страны,возможно, в Монреаль или Калгари. И будет скрываться там с год в надежде, чтопреступление раскроют и ее преследователей уберут.