– Пойди помоги ему. Пусть поспит немного. Ребятам тоженадо отдых дать.

* * *

Галл сидел на подоконнике в подъезде, напротив того, вкоторый два дня назад вошла Лебедева. Он прикидывал, как лучше узнать номер ееквартиры. Раньше ему не приходилось этим заниматься, информация всегда бываладостаточно полной. Это и понятно: никто и ничто не должно связывать его сжертвой несчастного случая. Их не должны видеть вместе, и уж тем более он неимеет права «светиться», наводя справки. Таков был непреложный принцип.

Но в этот раз его заставили работать по-другому. Правда, иситуация в этот раз для самого Галла другая. Если все пойдет, как он задумал,то пусть его видят, все равно потом не найдут.

Он услышал шум мотора. Из-под арки во двор въехала машина,притормозив у подъезда, где жила рыжая. Из машины вышел мужчина, сделалнесколько неуверенных шагов в сторону подъезда, схватился за стену иостановился. Видно было, что он сильно выпил. Машина уехала, а пассажир, видно,раздумав идти домой, дополз, качаясь, до скамейки и сел, обхватив головуруками.

Галл легко соскочил с подоконника и быстро сбежал вниз.

– Что, дружище, худо тебе?

Он постарался вложить в голос как можно больше теплоты иучастия. Пьяный кивнул.

– Может, проводить?

– Не надо. Не пойду туда. Опять орать будет, сукадраная, весь дом перебудит.

– Так и будешь до утра сидеть?

– Зачем до утра? Протрезвею чуток, чтобы не качало, ипойду. Она на запах не реагирует, а как видит, что шатаюсь, – прямозвереет.

– Жена, что ли?

– Ну. Гадина рыжая. Ненавижу!

– Погоди-ка, у тебя жена – красивая такая, рыжая, ногидлинные? Это она на тебя орет?

– Не, с ногами – это Лариска из сорок восьмой квартиры.А моя – мочалка рваная. Ты чего, мужик, – пьяный подозрительно посмотрелна Галла, – ты Лариску не знаешь? Не местный, что ли?

– Почему, местный. Из вон того подъезда. Недавнопереехал.

– Как же ты Лариску не знаешь? – продолжалсокрушаться пьяный. – Ее все мужики знают, кто в этих домах живет. У неемашина шикарная была, иномарка. Она ее раз в неделю здесь, во дворе, сама,своими наманикюренными руками мыла. Представляешь? Баба – и машину моет. Мечта,а не баба.

– А муж что же? Не помогал? – как можнобезразличнее спросил Галл.

– У-у, она с ним давно развелась. Машину уже послеразвода купила. А весной – тюк! – и нет машины. Теперь не моет.

– Угнали, что ли?

– Разбила. Баба есть баба, что ты хочешь. Теперь нимужа, ни машины. Ну-ка погляди, я пройдусь.

Мужчина встал и неуверенно пошел к подъезду.

– Ну как?

– Не очень.

– Ладно, еще посижу. А ты чего тут околачиваешься?

– Знакомую провожал до метро, возвращался – тебя вотувидел. Пойду я, пожалуй, спокойной ночи.

– Бывай. – Пьяный покачнулся, изображаяприветственный жест.

Галл вернулся к своему подоконнику. Свет на лестнице негорел, и мужчина на скамейке был ему хорошо виден. Минут через двадцать тотподнялся, немного походил вдоль дома и, убедившись в своей устойчивости,скрылся в подъезде. Еще через десять минут Галл вышел и отправился пешком всторону Рижского вокзала, оттуда, поймав частника, поехал туда, гдеостановился. Это была пустая квартира, ключи от которой он забрал вавтоматической камере хранения на Ленинградском вокзале.

Оперативникам, блокирующим квартиру, где находилась Настя,разрешили смениться и отдохнуть.

* * *

Гордеев, расслабив мышцы спины, обмяк в кресле. Хорошоночью, не жарко. Если бы можно было днем спать, а ночью работать! Он позвонилНасте.

– Поспи, деточка. Твой ухажер тоже спать пошел.

– Не могу. Меня всю трясет.

– Ну что ты, Стасенька, не надо так. Ребята сидят всоседней квартире, они его не упустят.

– А вдруг упустят?

Вот, подумал Виктор Алексеевич, наша болезнь – ни в ком небыть уверенным до конца и никому не доверять полностью. И все-таки кто такойэтот объект? Убийца или нет? Кто явится разбираться с шантажисткой Лебедевой?

* * *

Настя прилегла. Сказались длинные бессонные ночи, и ейудалось забыться тяжелой болезненной дремой. Ей снилось, что она стоит навысокой, абсолютно гладкой скале, с которой нельзя спуститься. Ее охватилбезысходный ужас. «Я разобьюсь, я разобьюсь, – думала она, – никакоговыхода нет, стены гладкие и отвесные, ухватиться не за что. Я умру, это конец».В тот момент, когда страх и отчаяние достигли апогея и стали невыносимыми,пришла спасительная мысль: «Я же как-то сюда забралась, значит, где-то естьспуск, надо его найти». Радость и облегчение были такими острыми, что Настяпроснулась, взглянула на часы – проспала восемь минут. Она закрыла глаза.

…В большой комнате за столом Гордеев что-то сосредоточеннописал. Почему-то он был в форме, с полковничьими погонами на плечах. В квартирерасположилась группа захвата – Настя никак не могла сосчитать, сколько их. Подокном остановился грузовик, и из кабины вышла женщина со светлыми волосами вголубом пальто. Это же женщина, подумала Настя, это не может быть Галл.Блондинка подняла голову и встретилась глазами с Настей. У нее было немолодоеприятное лицо с мелкими чертами. Господи, пронеслось в голове у Насти, это жемоя смерть приехала, сейчас она войдет в квартиру – и я умру. Женщина вошла в подъезд.Насте казалось, что она отчетливо слышит ее шаги по лестнице. «ВикторАлексеевич! – закричала она. – Я же сейчас умру! Сделайте что-нибудь,спасите меня!» Но Гордеев даже головы не поднял от бумаг. Женщина в голубомпальто вошла в квартиру. Настя вцепилась в рукав полковничьего кителя:«Помогите же мне! Не пускайте ее сюда!» Гордеев недовольным и каким-тобрезгливым жестом выдернул руку и отстранился. Парни из группы захвата молчарасступились, пропуская блондинку. Она строго посмотрела на Настю. «Ну,здравствуй, красавица», – тихо сказала она. «Это ошибка, – хотелоськрикнуть Насте, – вы не ко мне пришли, я же никакая не красавица, это всезнают. Это ошибка!» Она почувствовала, что летит куда-то назад, в темноту. «Яумерла», – подумала Настя и с этой мыслью проснулась.

К снам Настя относилась бережно. Сновидение – продукт работымозга, считала она, просто так ничего не снится. Смерть в сновидениях – признаксердечной недостаточности или легкого приступа, произошедшего во время сна.Надо выпить горячего чаю, покрепче и с сахаром.

Она вылезла из постели и поплелась на кухню. Пальцы плохослушались ее, в подушечках покалывало – верный признак приступа. Ну смерть –ладно, а вот что означает все остальное? Неужели она и в самом деле не надеетсяна своих товарищей? Неужели она действительно до такой степени не уверена вних? И что же, получается, что в глубине сознания она считает Колобка способнымбросить ее в трудный момент без поддержки?