Как он посмел! Жениться против его воли. Паршивец! Ни во что не ставит своего императора! Мог бы хоть для вежливости поинтересоваться, и будь это кто угодно, а не средняя ВанКовенберх, Тадеус бы разрешил. Пусть женится – ему не жалко, но девица сама виновата. Влезла, куда не просили, а теперь он пообещал ее магистру. Интересы державы важнее выбора родственника, так что кузен пусть ищет себе другую жену. Или лучше он сам ему найдет. Почему только император обязан жениться из политической выгоды? Развели, понимаешь ли, свободомыслие. Сначала женятся по любви, а потом и до выбора народом власти дойдет.

Тадеус стукнул кулаком по прикроватному столику, и стоящий на нем фарфоровый кувшин с водой ответил тонким дребезжанием.

– Пять, четыре, три, – принялся считать император. Когда дошел до одного, дверь распахнулась, явив собой согнутую в поклоне фигуру.

– Доброе утро, ваше величество, – пропел камердинер, входя в комнату.

– Поднимайся, – буркнул император, и мужчина разогнулся.

– Был ли ваш сон приятен? Как самочувствие?

Вошедший распахнул шторы, открывая окно, поднес к кровати нагретые около камина домашние туфли.

– Нормально, – зевнул его величество и спросил: – Как там Лиястрея?

– Хорошо, ваше величество. Велела передать, что чувствует себя лучше и присоединится к вам за завтраком.

Бархатный халат был уложен на кровать, рядом со свежей рубашкой и штанами. Завтрак предполагался без гостей, а потому можно было обойтись по-домашнему.

– Готовы умываться, ваше величество?

Тадеус кивнул, в который раз подумав, что ответил бы камердинер, если бы он отказался: умываться, одеваться или править страной? Наверное, позвал бы целителя. Или пригласил премьер-министра к взбунтовавшемуся императору.

Высокого, сухого, похожего на мертвое дерево старика император побаивался. Столько лет они знакомы, а он все не мог преодолеть детский страх. Даже став императором нервно оглядывался, стоило услышать за спиной старческий скрипучий голос или встретить пронзительный взгляд бледно-голубых, выцветших глаз.

Нет, не стоило доставлять удовольствие премьер-министру своими капризами.

Тадеус стал императором в девятнадцать, давно уже вырос, приобрел опыт, но все еще ловил снисходительность во взглядах министров, точно до сих пор был маленьким мальчиком. Бездна! Как же раздражало!

– Умываться! – рявкнул, с удовольствием наблюдая, как нервно подскочил камердинер, как понесся к двери, где уже ждали слуги с подогретой водой, мылом, маслами и полотенцами.

Сейчас за дверьми разнесется шепот: «Не в духе», и очередь из просителей, вечно топчущаяся около приемной, уменьшится вдвое. Останутся самые храбрые и те, кому нечего терять. Тадеус поймал себя на том, что губы растягиваются в улыбке, но удержал недовольное выражение лица. Хмурый император – недобрый император, а значит подданные станут держаться подальше, и день пройдет легче.

– Дорогая.

На легкий поцелуй в щеку жена ответила вымученной улыбкой.

«Скелет, а не женщина», – с раздражением подумал Тадеус, вспоминая пышное тело последней фаворитки. А ведь вначале все складывалось неплохо. Была страсть, вожделение, даже чувства какие-то появились, но бездной проклятый дворец оказался слишком суров для жены. Точно южный цветок под северным ветром она чахла здесь, стала чаще болеть, и речи уже не шло о том, чтобы Лиястрея выносила наследника.

– Новости, ваше величество, – слуга передал ему стопку газет на серебряном подносе, император рассеянно взял верхнюю, пролистнул, потом вернулся на первую полосу.

– Что? – разнеслось по столовой, и слуги замерли испуганными столбиками. – Женился? Когда?

Хрясь! Соусница улетела в стену.

– На ком?

Бамс! К ней присоединилась сахарница, осыпав кремовое пятно белыми крупинками.

– Да как он посмел!

– Дорогой, – бледная ладонь с просвечивающими жилками легла ему на запястье, – тебя расстроил Леон? Мне пригласить его матушку во дворец? Чтобы дала объяснения?

– Поздно, – скрипнул зубами император, – какие, к бездне, объяснения, если этот поганец женился!

По губам Лиястреи скользнула незаметная улыбка.

– Если он женился, то что теперь ты можешь сделать? – спросила, стараясь, не выдать голосом радость. Ей не нравился магистр, настораживало его влияние на мужа и пугала странная решимость отдать девочку в лапы магам. Пусть она не знала подробностей, но и по обрывкам фраз можно было догадаться о том, что задумал император.

– Такое утро испортил, поганец, – уже тише, успокаиваясь, произнес император. Сдернул с шеи салфетку. Слуги отмерли, кто-то побежал за тряпкой – убрать следы монаршего гнева со стены.

– И что я теперь скажу магистру? – мрачно спросил Тадеус у чашки с кофе.

– Что ему стоит поискать кого-то другого? – тихонько подсказала Лиястрея.

– Если бы это было так легко, – проворчал муж, – с другой стороны, она теперь моя родственница. Не могу я и вправду ее казнить или арестовать. Нет, ну надо было так, – скомканная салфетка полетела на стол, – все испортить. Может, их быстренько развести?

– Развод в императорской семье? – охнула побледневшая Лиястрея.

– Ты права, звучит отвратительно, – согласился Тадеус, – а главное, газеты такой вой поднимут…

Он откинулся на спинку кресла, утомленно прикрыл глаза, потер виски. Лиястрея сочувственно посмотрела на мужа, потом встала за его креслом, принявшись тонкими пальцами массировать виски мужчины.

– Выгоню. Лишу всего. Сошлю в такую глушь, где только медведи и волки.

– А кто вместо него работать будет? – заметила императрица. – На таком посту нужен человек, заслуживающий доверия.

– Вот именно! – поднял палец вверх Тадеус. – А какое, к бездне, доверие, когда он пошел против моей воли. Нет, решено. Сошлю, чтобы глаза не мозолил.

Как ни странно, допрос в управлении оказался не так ужасен, как мне представлялось. Присутствие мужа заставляло одетых в мундиры людей вести себя учтиво. В их взглядах читалось жаркое любопытство, а еще там присутствовала толика растерянности… Они явно не ожидали столь безумного поступка от начальства, как скоропалительная женитьба. Впрочем, дальше взглядов дело не шло. Все вопросы задавались исключительно по делу: когда, как, с кем и что именно вы слышали.

Разительный контраст с теми, кто меня арестовывал. Но я прекрасно понимала – лишь авторитет и власть Леона защищали меня от системы правосудия нашей страны.

Шагая по широким коридорам, стены которых выкрашены в унылый серый цвет, легко было представить себя в сырой камере, где спертый воздух, крошечное, зарешеченное окно и узкий топчан вместо кровати.

– Значит, вы заснули в комнате пансиона, а проснулись уже в подвале? – повторил усатый следователь, записывая мой рассказ. – Сможете подробно описать тех людей?