Говорят же, что отправляться в путь во время дождя – благаяпримета…

На острове Ойлен Уль Над выстроит дом для любимой, и станутони жить-поживать. А там, чего доброго, сыщется парень, который захочет статьим сыном. Поистине за это стоило отдать меч, так что жалеть было не о чем. Да инавряд ли разумный клинок надолго задержится у человека, не стоившего, поглубокому убеждению Волкодава, доброго слова. Не таков он, чтобы согласитьсябезропотно висеть на стене. А может, он и вовсе надумает уйти вместе с кораблёмв зелёную морскую пучину, выполнив всё, что ему было на земле предназначено?..

Не о чем сожалеть.

Волкодав вымок насквозь, вода сплошными ручьями лилась поволосам и лицу и сбегала вниз, уже не впитываясь в липнувшую к телу одежду.После того как вельхи, согласно своему обычаю, унесли умерших посуху в лодке,он долго ещё сидел на набережной, глядя в серую стену дождя, непроницаемосмыкавшуюся в десятке шагов. А потом встал и побрёл без особенной цели. Онозяб, но в тепло не торопился. Ему было всё равно.

Не о чем сожалеть. Почему же Волкодаву хотелось завыть, каквоет голодный пёс, позабытый уехавшими хозяевами на цепи?..

День, придавленный глыбами туч, угас быстрее положенного.Когда Волкодав приплёлся в мастерскую Вароха, вокруг уже густели синеватыесумерки. Волкодав остановился под навесом крыльца, стащил рубашку и обтёрся ею,потом стал выжимать. Первым его почуял щенок. Раздалось звонкое тявканье, вдверь с той стороны заскреблись коготки. Наверное, малыш встал на задние лапы ивовсю вертел пушистым хвостом, приветствуя Вожака. Волкодав потянулся к двери,но тут она сама раскрылась навстречу. Щенок с радостным визгом выкатился емупод ноги, однако Волкодав сейчас же про него позабыл, онемело уставившись натого, кто открыл ему дверь.

Человек этот был подозрительно похож на Тилорна. Тот жерост, та же болезненная худоба и длинные, изящные пальцы. Те же тонкие чертыбледного, с провалившимися щеками лица. Те же тёмно-фиолетовые глаза, в которыхпочти всегда дрожали готовые вспыхнуть добрые золотые искорки смеха. Но это былне Тилорн. Вместо роскошного серебряного мудреца перед Волкодавом стоял совсеммолодой мужчина с ровно и коротко подстриженными пепельными волосами и безкаких-либо признаков бороды и усов. И одет он был не в белую рубаху до пят, а вобычную мужскую одежду, висевшую, правда, на тощем теле мешком.

– Вот видишь, как опасно оставлять меня безприсмотра, – голосом Тилорна сказал человек. Было видно, что он готовилсяот души посмеяться, но вид одеревеневшего лица Волкодава вселял в него всёбольшее смущение. – Мы сделали, как велит ваш обычай, – поспешнозаверил он венна. – Всё сожгли, а что осталось, зарыли…

Мог бы и не рассказывать, с бесконечной усталостью подумалВолкодав и сам слегка удивился собственному равнодушию. Остригся и остригся.Если совсем дурак и не понимаешь, что половину жизненной силы сам себеоткромсал, – дело твоё. Если считаешь, что я тебе из-за прихоти бородуобкорнать не давал…

Из глубины дома появился Эврих и сразу спросил:

– А где твой меч, Волкодав?..

– Да, действительно?.. – спохватился Тилорн.

Волкодав молча обошёл их и пересёк мастерскую, стараясь ненаследить. Выбравшись на заднее крыльцо, он сел на влажную от капель ступенькуи стал слушать, как шумел дождь. Тилорн остался внутри дома и что-то говорилЭвриху, но Волкодав не стал напрягать слух. Он не думал ни о чём, а в головебыло пусто, как в раскрытой могиле.

…Пещера. Дымный чад факелов. Крылатые тени, мечущиеся подпотолком. Косматая, позвякивающая кандалами толпа..

Иногда надсмотрщиков тянуло развлечься, и тогда кто-нибудьиз них предлагал рабам поединок, поскольку истинный вкус удовольствиюдоставляет некоторый оттенок опасности. Вызвавшегося раба расковывали, и он – сголыми руками или с камнем, выхваченным из-под ног, – должен был дратьсяпротив надсмотрщика, вооружённого кнутом и кинжалом, а нередко ещё и вкольчуге. Тем не менее желающий находился всегда, ибо тому, кто побьёт надсмотрщика,обещали свободу. Длился же поединок до смерти, и тот, с кого перед сражениемснимали оковы, знал, что больше ему их не носить. Он или выйдет на свободу, илипогибнет. Надсмотрщики побеждали неизменно: таким путём на свободу за всюисторию Самоцветных гор не вышел ещё ни один человек. Однако раб для поединканаходился всегда. Иные думали – кто-то же станет когда-нибудь первым, такпочему бы не я? Всё должно с кого-то начаться, так почему не с меня?.. Длядругих схватка с надсмотрщиком становилась способом самоубийства…

И вот настал день – или не день, кто его разберёт вподземной ночи? – когда вперёд вышел надсмотрщик по прозвищу Волк:

«Эй, крысоеды! Ну что, хочет кто-нибудь на свободу?»

«Я», – сейчас же отозвался низкий, сдавленный голос.Говорил молодой раб, которого считали очень опасным и всё время держали наодиночных работах, да притом в укороченных кандалах, чтобы не мог низамахнуться, ни как следует шагнуть. Он и теперь, в первый раз за полгода, шёлв общей толпе только потому, что его переводили в новый забой.

«Ты? – с притворным удивлением сказал ему Волк. –Ещё не подох?»

Серый Пёс ничего ему не ответил, потому что не годитсяразговаривать с врагом, которого собираешься убивать.

Между тем поединок обещал стать достопамятным зрелищем. Обабыли веннами, а венны славились как неукротимые воины, даже и с голыми рукамиспособные натворить дел. Кое-кто знал, что этих двоих в своё время привёз нарудник один и тот же торговец рабами и мальчишки пытались дорогой вместебежать. Потом, правда, их пути разошлись, и теперь, семь лет спустя, в кругефакельного света стояли двое врагов. Двое молодых мужчин, оба невольники. СерыйПёс, год тому назад замученный насмерть и всё-таки выживший. И Волк, его палач…

Пугливо косившийся работник расковал Серого Пса. Сначала оносвободил ему ноги, потом потянулся к ошейнику, но тут же, вскрикнув, отдёрнулруку: Нелетучий Мыш цапнул его за палец острыми, как иголки, зубами. Из толпырабов послышался злорадный хохот и замечания сразу на нескольких языках:

«За другое место его укуси, маленький мститель…»

«Нас калёным клеймом метил, а сам визжит, как недорезанныйпоросёнок!..»

А кто-то подначивал:

«Покажи ему, Серый Пёс, покажи…»

Но Серый Пёс не стал обращать внимания на такую мелочь, какрудничный холуй, по ошибке именовавшийся кузнецом. Он накрыл ладонью злобношипевшего Мыша, и работник снял с него ошейник, а потом, в самую последнююочередь, освободил руки. И скорее убрался в сторонку, обсасывая прокушенныйпалец. Серый Пёс повёл плечами, заново пробуя собственное тело, отвыкшее отсвободных движений. И шагнул вперёд. Волк ждал его, держа в правой руке кнут, ав левой – длинный кинжал с острым лезвием, плавно сбегавшим от рукояти кгранёному, как шило, острию. И тем и другим оружием Волк владел очень, оченьнеплохо. В чём неоднократно убеждались и каторжники, и другие надсмотрщики,все, у кого хватало дерзости или глупости с ним повздорить.