Юная правительница, впрочем, не заставила себя дожидаться.Как только Бравлин подвёл Волкодава к краю ковра, дверь в покои кнесинкирастворилась, и Елень Глуздовна вышла на крыльцо. Она держала в руках тщательносвёрнутый тёмно-серый замшевый плащ.

– Гой еси, государыня, – сейчас же поклонились всестоявшие во дворе.

– И вам поздорову, добрые люди, – отозвалась она.

Выпрямившись, Волкодав сразу встретился с ней глазами. Потомперехватил сердитый и непонимающий взгляд Правого и насторожился ещё больше.Между тем кнесинка села в своё кресло, оглядела недовольных бояр, покраснела ине без вызова вздёрнула подбородок. Она сказала:

– Подойди сюда, Волкодав!

Волкодав осторожно ступил на пушистый ковёр и остановился вдвух шагах от неё. Кнесинка Елень ещё раз огляделась и тоже встала, оказавшисьему по плечо, хотя кресло было снабжено подножкой. На щеках молодой государынипылали жаркие пятна, но голос не дрогнул ни разу. Она громко и звонковыговорила осенённую временем формулу найма телохранителя:

– Я хочу, чтобы ты защищал меня вооружённой рукой.Заслони меня, когда на меня нападут!

Волкодав настолько не ожидал ничего подобного, что намгновение попросту замер, растерявшись. Но потом опустился перед кнесинкой наколени и глухо ответил:

– Пока я буду жив, никто недобрый не прикоснётся ктебе, госпожа.

Краем уха он услышал возмущённый ропот дружины. Иокончательно понял, что добра ждать нечего.

– И ещё я хочу, чтобы ты принял от меня вот это…

Кнесинка принялась разворачивать плащ – прекрасной выделкиплащ на коротком, но очень густом и тёплом меху. Он сам по себе был воистинуроскошным подарком – а ведь и последняя рогожа оборачивается драгоценнойпарчой, когда её дарит вождь. Волкодав, однако, сразу заметил, что в складкахплаща скрывался некий предмет. А потом у него попросту остановилось сердце.Потому что кнесинка вытащила наружу и протянула ему его меч.

Сначала он решил, что ему померещилось. Но нет. Те самыеножны цвета старого дерева, обвитые наплечным ремнём, с жёсткой петелькой,притачанной сбоку для Мыша. Та самая блестящая крестовина и рукоять, которую онуспел запомнить до мельчайшего листика хитроумного серебряного узора… Волкодаввзял меч, ощутил на ладонях знакомую тяжесть и заподозрил, что это был всё жене сон.

Дружина ошарашенно и с обидой смотрела на дочку своеговождя. Вернётся кнес, что-то скажет! Кабы за ушко дитятко не ухватил. Какой ещётелохранитель, зачем, если каждый из них, испытанных воинов, горд за неёумереть?.. Да и от кого охранять-то? Горожане на руках носят, заморские купцылучшими товарами поклониться спешат… Нет, подай ей охранника. И кому же себяпоручила? Чужому, пришлому человеку, каторжнику, кандалы носившему не иначе какза разбой!.. Убийце!.. Иноплеменнику!.. Венну!..

Волкодав спиной чувствовал эти взгляды и прекрасно понимал,чего следовало ждать. Но ему было безразлично.

Позже ему расскажут, что аррантский корабль вместо попутноговетра нарвался на бешеный встречный. И всю ночь болтался за внешними островами,прячась от бури. А купцу Дарсию, прикорнувшему в хозяйском покойчике, приснилсямогучий, облачённый в страшные молнии неведомый Бог. «ЖИВО РАЗВОРАЧИВАЙКОРАБЛЬ, – будто бы сказал этот Бог перепуганному арранту, – И ЧТОБЫМЕЧ, К КОТОРОМУ ТЫ ПОСМЕЛ ПРОТЯНУТЬ РУКУ, НЕ ДАЛЕЕ КАК НА РАССВЕТЕ БЫЛ УКНЕСИНКИ ЕЛЕНЬ. А НЕ ТО…»

Надо ли говорить, что купец с криком проснулся и сейчас жевелел ставить короткие штормовые паруса. А потом – рубить якорный канат издорогой халисунской пеньки, поскольку якорь за что-то зацепился на морском дне.И с первыми проблесками зари уже бежал по мокрой улице к крому…

В свой черёд Волкодав узнает об этом и с запоздалойблагодарностью припомнит обещание меча не покидать его, доколе он сам его неосквернит недостойным деянием. Но всё это будет потом, а пока он стоял наколенях, смотрел на кнесинку и молчал.

Когда во Вселенной царило утро

И Боги из праха мир создавали,

Они разделили Силу и Мудрость

И людям не поровну их раздали.

Досталась мужчине грозная Сила,

Железные мышцы и взгляд бесстрашный,

Чтоб тех, кто слабей его, защитил он,

Если придётся, и в рукопашной.

А Мудрость по праву досталась жёнам,

Чтобы вручали предков заветы

Детям, в любви и ласке рождённым, —

Отблеск нетленный вечного Света.

С тех пор, если надо, встаёт мужчина,

Свой дом защищая в жестокой схватке;

Доколе ж мирно горит лучина,

Хозяйские у жены повадки.

И если вдруг голос она повысит,

Отнюдь на неё воитель не ропщет:

Не для него премудрости жизни —

Битва страшна, но в битве и проще.

Вскоре Волкодав заподозрил, а чуть позже и доподлинноубедился: его юная благодетельница и сама толком не знала, зачем ей,собственно, телохранитель. Когда кнесинка удалилась в свои покои, араздосадованные витязи потянулись кто куда, к Волкодаву подошёл мятельник –особый слуга, ведавший одеяниями дружины и семьи самого кнеса.

– Пойдём, господин, – сказал он венну. –Елень Глуздовна велела тебе одежду красивую подобрать.

Да куда уж ещё-то, подумал Волкодав, прижимая к грудиподаренный плащ. Но вслух, конечно, ничего не сказал и послушно последовал зауверенно шагавшим слугой. По дороге он начал прилаживать через плечо ремень отножен, но сразу спохватился и стащил его обратно: небось всё равно сейчаспридётся снимать.

Мятельник был седобород, осанист и исполнен достоинства.Настоящий старый слуга из тех, что блюдут честь дома паче самого хозяина. Онпривёл Волкодава в просторную клеть, где на сундуках были уже разложены наряды,которые он навскидку счёл подходящими для высокого и крепкого венна. Волкодавобежал их глазами, затосковал и понял, что мятельник имел очень смутноепредставление о том, кто такие телохранители и чем они занимаются. Да и откудабы ему? Обитатели крома в большинстве своём были воины, не только ненуждавшиеся в охране, но и сами способные за кого угодно постоять. Зачем рядомс кнесинкой ещё один вооружённый боец? Разве только для красоты. Вот слуга иразложил по пёстрым крышкам несколько негнущихся от вышивки свит и к нимновомодные узкие штаны. В них с грехом пополам ещё можно было стоять илисидеть, но, скажем, на лошадь вспрыгнуть – срама не оберёшься: сейчас жетреснут в шагу.

Волкодав неслышно вздохнул и повернулся к старику.