эдаким ваном и выдавливать неугодных. И ещё, — вдруг добавил он, глянув на меня, — начало мне казаться, что Тан и на тебя зуб заточил. Не сказанул ли ты ему чего, что сердце его ранимое задело?

— Да полноте, мастер. Что я мог ему сказать иль сделать? — рассмеялся я, но невольно стал припоминать. И тут вспомнил, как ненароком упрекнул сяня Тан за ту историю с мечом. А, припомнив, помрачнел и сказал: — Ну, а, ежли и было, так тем более надо выполнить поручение без всяких глупостей. А не то, чего доброго, он и меня накажет, и напишет на меня всякого непотребства в отчете, вовек потом не отмоюсь.

Мастер усмехнулся, пробормотал что-то о том, как я повзрослел за минувшие годы, и предложил разойтись и лечь спать. Я кивнул, и так мы и поступили. А наутро пошёл дождь и толком не прекращался все дни, что мы плыли по Цзиньхэ до Цзыцзина. Так что мы трое только и делали, что играли в го, пили цзю и делились воспоминаниями. Вот тут-то на мастера опять напала тоска, и три дня он кормил нас своими историями. И я понял, что надобно быть осторожнее со своими мыслями и желаниями. Ведь замолк он лишь тогда, как пришла пора сходить на берег.

–

То было в полдень на двадцать первый день пятого месяца. Цзыцзин встретил нас тучами, сильным юго-восточным ветром и ливнем, который в тот день прекратился лишь на исходе часа Обезьяны. И, разумеется, на пристани нас никто не встретил, ибо родителей я предупредить не успел, а местные чиновники, верно, решили, что мы не заблудимся. Посему без малейшего угрызения совести, хоть нам и должны были заготовить место в чиновничьем тереме, я повёл своих спутников в дом отца на шестой линии.

В усадьбу впустили нас, должно быть, оттого лишь, что никак не унимался лаявший на мой стук дворовый пёс по кличке Бувайлай. Он лаял так долго, что, наконец, вышел, бранясь, старый слуга нашей семьи, тот самый, что встретил зимой нас с Сяодином, и открыл пред нами ворота, а затем, узнав нас, впустил и провёл промокших насквозь в дом. Я искренне надеялся на то, что пёс получит свою сладкую косточку, а нам помогут обсушиться и согреться, а потом сытно и вкусно накормят.

Первым нас встретил мой второй старший брат, который тут же позвал и остальных. Стоило появиться моей матушке, как она переполошила слуг и сделала всё возможное для того, чтоб оказать мне и моим спутникам самый радушный приём. У нас тут же забрали промокшие дорожные юаньлинпао и путоу, усадили за стол и вскоре, обещая приготовить ещё и кадки с горячей водой, принесли согревающий жёлтый чай, тот самый, что собирали на холмах в окрестностях города.

На этом матушка посчитала свой долг выполненным и удалилась, и мы трое остались в компании моих отца и братьев. Отец первым делом, как и положено, спросил нас о том, всё ль у нас благополучно, о дороге, и лишь после стал осторожно интересоваться причиной нашего прибытия — не связано ль это с теми двумя му, что я у него выпросил. Я покраснел до ушей, но тут в беседу вступил мастер Ванцзу и попросил всем рассказывать, что так оно и есть, хоть на самом деле привело нас совсем иное. И раньше, чем батюшка мой успел спросить ещё хоть о чём-то, огорошил его собственным вопросом — не знает ли он ничего о гибели чиновника Пао.

Наступила мёртвая тишина. Настолько гнетущая, что я принялся было соображать, как вернее её прервать, но батюшка мой сделал это раньше и тихо осведомился:

— Так вы поэтому прибыли?

— Да, — кивнул мастер Ванцзу. — Так вы знали его?

— Немного. Он был писарем при судье.

— Всего-то, — фыркнул мастер.

— При городском судье. Личным писарем нашего городского тана.

Батюшка мой произнёс это так, словно это всё меняло, и, верно, в самом деле в это верил, но мастера Ванцзу, коль судить по его лицу, подобное разъяснение ничуть не убедило. Вздохнув, он спросил, что ж слышно было о смерти этого писаря. Нехотя отец мой повторил то же, что слышали уже и мы сами от сяня Тан.

— Почему ж вас всех так встревожила эта история? Ну, отравил его кто, быть может. И что же?

— Всякое бывает, это верно. Но того, чтоб после странной смерти писаря при городском тане потом схожим образом люди вечерами на улицах жизней своих лишались — такого на моей памяти ещё не бывало.

Настала пора нам троим молчать и поражаться, ибо о том вести до нас не доходили. Первым вернул себе самообладание мастер Ванцзу и спросил, когда и с кем такое стряслось. Оказалось, что уж четыре человека пали жертвой загадочного убийцы, не оставлявшего никаких следов на телах своих жертв — двое в ночь, когда мы отправились в путь, и ещё двое спустя — два дня.

— И было ль у них что-то общее? — задумчиво уточнил наш старший.

— Покамест трудно сказать. Трое мужчин, одна женщина. Все не слишком юные, но и не старики. Впрочем, маленькое сходство есть.

— Какое ж?

— Все они, по словам сведущих людей, подверглись нападению и погибли в час Крысы.

Вновь наступило напряженное молчание, а затем пришла Сяо Зань и сказала, что готова кадка для старшего гостя, и нашу тяжкую беседу пришлось на том прервать.

________________________________________________________________________________________

[1] Т. е. в декабре 756-го года от Я.Л.

Глава 15. Целебные шарики

После мастера Ванцзу кадку по старшинству предложили занять мне, и мы с Сяодином долго препирались, прежде чем я уверил его в том, что хочу посидеть в ней спокойно, а не тревожиться о том, как бы он не замерз, ожидая своей очереди, и отправил его вперед. Сам же я просто отыскал старую одежду в комнате, где жил мальчишкой, и где ночевал, приезжая навестить родных, да переоделся.

Спустя полчаса довольный вернулся Сяодин, а я занял его место и с удовольствием обнаружил, что слуги не просто кинули камни в кадку, а в самом деле