не только из лагеря, к ней обращались из самого сердца Третьего рейха. Гуне было известно о тайной книге, в которой были расписаны заказы «первых имен в нацистской Германии»{311}. Остается лишь догадываться, чьи имена могли быть в той книге, и знали ли эти заказчики, что одежда делается еврейскими заключенными в Освенциме. Сейчас подобной книги заказов в огромном архиве Музея Аушвица-Биркенау нет. Вероятно, она была уничтожена во время хаотичной «чистки» в январе 1945 года, когда эсэсовцы пытались избавиться от компрометирующих документов, чтобы полностью замести бюрократический след Освенцима.

Кем бы ни были богатые берлинские клиенты, им часто приходилось ждать заказа около шести месяцев, потому что в приоритете освенцимских портних стояли эсэсовские женщины их лагеря – заказы для них выполнялись практически сразу же. В первую очередь – заказы Хедвиги Хёсс.

Браха видела, как Хедвига приходит в ателье на примерку. Как портниха, Браха не увидела в ней ничего особенного. Округленная материнством фигура, приближающийся средний возраст. Как ни странно, Браха не чувствовала ненависти к этой женщине, вообще ни к одной жене эсэсовца, полагая, что они в этой войне – такие же невинные, как она. Все, что беспокоило Браху – это свобода и безопасность.

Марта под пристальным наблюдением эсэсовской охраны руководила примерками. Рожика, Курочка, ей помогала. Иногда требовалось внести несколько изменений, прежде чем сдать заказ. По субботам, ровно в полдень, высокопоставленные эсэсовцы приезжали за заказами жен. Мужчины, чьи имена были синонимичны жестокости, тирании и массовым убийствам.

Когда первая эйфория от пребывания в безопасном Штабсгебойде прошла, Гуня заметила, что девушкам помладше особенно тяжело давалась изнурительная работа под жутким давлением. Они учились на портних, но шить одежду для эсэсовок и нацистских жен всегда было страшно. Они ни на секунду не забывали, что делают одежду для врагов.

Общение портнихи и клиента – всегда нечто личное. Портниха делает замеры сантиметровой лентой на полуголом теле; ей видны все физические изъяны. Она, вероятно, чувствует, чего клиентка стесняется, и должна потакать ее прихотям. Обычно во время примерки много болтают, клиентка и портниха обсуждают костюм мило и дружелюбно. Но для портних в Освенциме все эти разговоры были пронизаны напряжением. СС сделало все, что могло, чтобы физически и символически отдалиться от «недолюдей», как называли заключенных.

Однако заключенные еврейки могли трогать важных нацистских женщин, закалывая подолы, проверяя и сглаживая швы. Клиентка могла в любой момент воспротивиться близкому контакту, и тогда портниху наказывали или вовсе выгоняли с работы. Но подобные взаимодействия также вынуждали СС в очередной раз задуматься, что заключенные – тоже люди, хоть это и шло в разрез со всеми их идеями.

Опасный случай как-то произошел, когда Элизабет Рупперт, эсэсовская охранница при полном параде, проходила между рядами работающих портних. Гуня склонилась с наперстком над иголкой, изображая подчинение, но она успела окрепнуть после раздеваний, избиений и унижений Биркенау.

Рупперт остановилась полюбоваться работой Гуни и сказала:

– Когда война кончится, я открою большое ателье в Берлине и возьму тебя к себе. Никогда бы не подумала, что жидовки умеют работать, еще и так красиво!

– В жизни не дождешься, – пробормотала Гуня по-венгерски.

– Что сказала? – повысила голос охранница.

– Было бы здорово, – прозвучал приемлемый ответ на немецком{312}.

«Когда война кончится»… Охраннице было легко мечтать о воображаемом модном магазине, где бы работали послушные еврейки. Заключенные же понимали, что они, возможно, не доживут до конца войны. Какой бы приятной ни была атмосфера мастерской, в лагере за пределами этой тихой гавани продолжался процесс превращения здоровых людей в скелеты, живых людей в дым и прах.

Сестра Брахи Катька не питала иллюзий насчет их работы в ателье. Она знала, что одна эсэсовка дала взятку, чтобы ее заказ был в приоритете. Это была та самая охранница, что сильно ударила Катьку во время жуткого осмотра по прибытии в Освенцим, сломав ее сережку.

Но теперь их отношения изменились, теперь охранница нуждалась в услугах Катьки – хотела, чтобы ей сделали пальто по фигуре. Однако даже зная это, Катька прекрасно понимала, какие отношения связывали рабочих с клиентками; она говорила: «Они не считали нас за людей. Мы были псами, они – хозяевами»{313}.

Несмотря на то, что портнихи «Верхнего ателье» работали бесплатно, качество их работы превосходило все ожидания. Под пристальным контролем Марты иначе и быть не могло. Даже Гуня, с ее-то многолетним опытом, усовершенствовала свои способности. Периодически, когда портнихи работали сверхурочно, они получали от эсэсовских клиентов дополнительные порции еды – кусок хлеба или сосиски. Кроме этого и базовых жизненных условий, портнихи получали лишь право прожить следующий день.

«Мы превратились в большую, сплоченную семью, судьба объединила нас и в печали, и в радости», – Гуня Фолькман{314}.

Сотрудник охраны как-то ворвался в мастерскую, услышав несдерживаемый смех, и закричал:

– Я смотрю, вам тут очень весело?{315}

Работая не покладая рук, чтобы не отставать от плана, по 10–12 часов в день, портнихи привязывались друг к другу и становлись по-настоящему близки. Днем они оживленно рассказывали друг другу о старой жизни дома, о своих близких. По вечерам – ютились на двухъярусных кроватях, в тишине продолжая беседы перед сном.

Товарищество, безопасность и работа, приносящая удовольствие, помогли Ирене вернуть веру в себя. Благодаря относительно приличным условиям «Верхнего ателье» она перестала чувствовать себя нумерованным существом без имени. Она по-прежнему скорбела по сестрам – Фриде, Йолли и Эдит, но теперь у нее были подруги, была новая семья. Больше никаких попыток самоубийства, никакого «пойти к ограде». На смену отчаяния пришла уверенность.

Уверенность влекла за собой сопротивление. Портнихи уже не были безымянными зашуганными жертвами. Они снова чувствовали себя людьми.

Однажды Хедвига Хёсс пришла в мастерскую на примерку и привела с собой младшего сына, Ханса-Юргена. Шестилетнему мальчику будто бы понравилось в ателье. Да и женщины, конечно, были рады поиграть с малышом, пока мама была занята. Возможно, он напоминал им об убитых младших братьях и сестрах, или о детях, которых они однажды надеялись воспитать.

В тот день напряжение достигло точки кипения для портнихи Лулу Грюнберг, молодой словачки с искоркой в глазах. Когда Хедвига отошла в примерочную с Мартой, Лулу внезапно вскочила, обернула шею мальчика сантиметром и прошептала ему по-венгерски:

– Скоро вас всех повесят, твоего отца, твою мать, всех!

Когда Хедвига пришла на вторую примерку на следующий день, она сказала:

– Не знаю, что случилось с сыном, но сегодня он наотрез отказался идти со мной{316}!

Лулу могла сильно пострадать за такой поступок. Каким-то чудом она избежала наказания, и это