Комендант Хёсс дал добро на проведение концерта и настоял, чтобы семьи эсэсовцев были усажены на первом ряду на все последующие концерты. Можем не сомневаться, делал он это в форме, сшитой одной из портних Марты.

«Мы, портнихи, таскали все, что только могли, чтобы передать нуждающимся», – Алида Деласаль{323}.

Культурное сопротивление было возможно лишь благодаря чувству товарищества. Дружба женщин-заключенных шла вразрез с идеей о «выживании сильнейших», пропагандируемой эсэсовцами в концлагере. Поскольку Марта была капо команды портних, ее доброта и уверенность заряжали окружающих, усиливая естественное желание помогать. Каким-то образом Марта узнала, что когда-то маленькой Ирене, еще живущей на Еврейской улице в Братиславе, на день рождения подарили целое яйцо. Обойдя все трудности, Марта «организовала» целое куриное яйцо в подарок Ирене, когда настал ее день рождения. Питательные вещества яйца зарядили ее силами не меньше, чем любовь и забота, стоявшие за подарком, и отсылка к счастливому прошлому{324}.

Заключенные Штабсгебойде могли делиться овощами и фруктами, которые им тайком, в огромных трусах, проносили с полей Райско. Женщины копались в офисных мусорках, надеясь найти обломок карандаша (заключенным было запрещено иметь карандаши). Они искали книги, тоже запрещенные, и когда их удавалось найти, делились ими с другими, как в библиотеке, или читали подругам вслух. Высоко ценились даже самые мелкие находки, их прятали в матрасах или носили в мешочках под одеждой: расчески, разбитые зеркальца, наборы для шитья.

Также портнихи шили одежду подругам, даже после изматывающих смен по пошиву одежды для эсэсовцев. Как-то к Гуне подошла Лина, заключенная, работавшая секретаршей старшего офицера СС. Лина протянула Гуне кусок белой ткани и попросила сшить пижаму – очередной запрещенный предмет роскоши. Гуня с удовольствием согласилась. Она сразу поняла, что ткань взяли из хранилища Штабсгебойде, но ничего не сказала. Неделю спустя Гуню вызвали к лидеру блока на допрос.

– Ты сшила пижаму одной из девочек? Из какой ткани? Было похоже на наволочку?

Гуня отвечала спокойно:

– Нет, однозначно нет. Это была обыкновенная ткань. Я не спрашивала, где она ее взяла.

Чудом она избежала наказания. Лина его не избежала, и оно было жестоким. Судьба льняной пижамы остается неизвестной{325}.

Дружба и преданность была особенно важна, когда у кого-то из портних начинались проблемы со здоровьем. Алида, французская корсетная мастерица, ложилась в госпиталь пять раз – с дизентерией, тифом, заражением крови и сердечным приступом после избиения, помимо всего прочего. После того, как Ирене сделали операцию на зараженном глазу, из раны шел такой гной, что ее надо было высушивать каждый день. Иммунитет девушки был слишком слаб, чтобы бороться с инфекцией, так что она слегла на девять недель. Браха так страдала от хронической витаминной недостаточности, что ее перевели в операционную основного лагеря. Катька нуждалась в частой смене бинтов на раненой ноге. Даже Марта тяжело заболела тифом.

К жизни всегда возвращали человечность и верная дружба. Лимон, принесенный Марте. Яблоки, подаренные эсэсовскими медсестрами, которые посочувствовали Катьке. Ночную рубашку и бинты Ирены прачки каждую ночь стирали в горячей воде. Молоко, которое приносили француженки, соотечественницы Алиды.

Браху настолько успокоили нежность и забота медработников, что она высыпалась, несмотря на болезнь, и ей снилась чудесная рождественская елка, которую она ребенком видела в туберкулезной больнице.

Гуня однажды лишилась сознания от нехватки витаминов и девять недель провела на грани жизни и смерти. Она, как и остальные заключенные, настолько ослабла, что организм был не в силах бороться. В итоге Гуню спасло не лечение медсестер-заключенных, не еда с черного рынка, тайком пронесенная в госпиталь, не наличие чистой ночной рубашки. Ее спасли забота и внимание, любовь и солидарность, сопровождающие каждое действие. Доброта помогла ей выздороветь ничуть не меньше, чем улучшенное питание и постельный режим.

За любое проявление доброты заключенного могли наказать избиением или даже смертью.

Гуне, Брахе, Ирене, Алиде и другим портнихам повезло с поддержкой в лазарете и небольшой комнате в Штабсгебойде, куда больных сажали на карантин. Как бы ни старались добрые заключенные, работающие в лазарете, почти все остальные пленники боялись этих блоков, и их можно понять – там происходили жуткие вещи, эсэсовские врачи делали людям инъекции и вообще использовали лазарет как комнату ожидания перед газовыми камерами.

Однако при этом лагерные госпитали функционировали как штабы организованного сопротивления. Несмотря на опасность, в подпольном сопротивлении участвовали многие доктора и медсестры. Это выражалось в том числе и в индивидуальной помощи больным заключенным. Местные поляки, сочувствующие заключенным, помогали проносить в лагерь еду и лекарства{326}.

Заключенная Янина Косцюшкова была доктором в небольшой медицинской палате Штабсгебойде с девятью койками, куда клали заключенных с несерьезными заболеваниями. Сильная женщина с широкой душой, доктор Косцюшкова – лечила женщин контрабандными лекарствами и специально ставила ложные диагнозы, чтобы инфицированных пациентов не вышвыривали обратно в Биркенау на верную смерть. Но когда это вскрылось, в Биркенау отправили ее. Благодарные портнихи Штабсгебойде отправили ей подарок: пару трусов, сшитых из одеяла.

Доктор, спасшая столько жизней, сказала:

– Когда мне казалось, что я умираю от холода, стоило лишь надеть трусы, как я сразу возвращалась к жизни. В такие моменты я снова чувствовала себя доктором, а не измученной заключенной{327}.

За Гуней в госпитале ухаживала потрясающая медсестра по имени Мария Штромбергер. Сестра Мария, как ее звали подруги, была профессиональной медсестрой и преданной католичкой. Она не была заключенной. Услышав о жестокостях на востоке, Мария поехала в Освенцим волонтером. Когда она приехала в Освенцим в 1942 году, ей было 44 года. Первое, что ей сказали: «По сравнению с Освенцимом, фронт – это ничто». В госпиталь СС она отправилась, зная о происходящей «чистке евреев»{328}. Тогда эсэсовский лазарет находился в том же здании, что и Политический сектор. Мария часто слышала крики боли – заключенных пытали на допросах. Этот звук называли «освенцимской сиреной».

Сестра Мария была одной из соратниц Марты Фукс в лагерной подпольной деятельности. Мария считала, что в ее гуманитарную миссию входит помощь заключенным, в том числе евреям. Штабсгебойде она посещала в определенные часы, чтобы эсэсовцы не могли помешать им с Мартой говорить свободно, а также передавать контрабанду и сообщать свежие новости. Иногда Мария приносила такие предметы роскоши, как лекарства, шоколад, фрукты и шампанское, – все из эсэсовских запасов{329}. Именно от сестры Марии Марта узнала о высадке союзников в Нормандии, Дне Д, в июне 1944 года, обнадеживающие новости, которыми она с радостью поделилась с остальными.

Швеи, работающие по ночам