Марта Фукс разделяла желание дать отпор, глубоко переживая сложившуюся ситуацию. Эта мощная комбинация и привела ее в опасный мир подпольного сопротивления в Освенциме.

9. Солидарность и поддержка

«Главным для нас было проявлять солидарность и оказывать поддержку тем, кому хуже нас».

Алида Деласаль{317}.

У Марты Фукс был план.

Женщины «Верхнего ателье» работали, не покладая рук. Стежок за стежком.

К Марте приходил гость, тоже заключенный. Портнихи не знали, как его зовут, не видели татуировку с номером. Они с Мартой недолго говорили на пониженных тонах, после чего мужчина шел дальше по своим делам.

Стежок за стежком. Так проходили недели и месяцы.

На территории всей зоны интереса Освенцима заключенные и гражданские тайком разрабатывали «сети», объединяющие противников эсэсовского режима. Любые действия сопротивления совершались в полной тайне, поэтому об их деятельности сохранилось не так-то много информации, притом довольно сомнительной. Вести учет было практически невозможно, выживали немногие, а деятели сопротивления не стремились об этом распространяться даже после войны. Марта унесла в могилу много секретов.

Но под ее эгидой освенцимское ателье стало прибежищем, где спасались не только портнихи. Участие Марты в сопротивлении серебряными нитями проходило через мрачный узор полотна Освенцима.

В концлагере сопротивление в любом виде требовало от заключенных невероятной храбрости. Если кого-то ловили с поличным, в наказание нередко убивали. Сопротивляться можно было по-разному, от спонтанного и громкого неповиновения до тихих проявлений щедрости и солидарности. Интересно, что в сопротивлении не последнюю роль играла одежда – она согревала буквально и фигурально, помогала спрятаться или скрыть свою внешность.

Однажды в Биркенау появилась девушка в купальнике, она дрожала от страха. Продолжая трястись, она все же рассказала, что случилось. Ее с другими евреями привезли из Парижа. Ее спутницы надели купальники, потому что иначе было очень жарко. Одной из них – танцовщице – сказали раздеться догола. Она отказалась. Она схватила револьвер эсэсовца, застрелила его, а потом себя. Чудесным образом немецкий солдат помог свидетельнице сбежать из примерочной. Манси Швалбова, медсестра и подруга Брахи, спокойно отдала замерзшей девушке свой единственный свитер{318}.

Организованное сопротивление сталкивалось с невероятным количеством препятствий, в том числе – с непредсказуемым физическим насилием со стороны захватчиков. Однажды Браха и другие портнихи поднялись по лестнице из общей спальни в мастерскую и обнаружили там незнакомую молодую еврейку.

– Как ты сюда попала? – спросили ее.

– Меня привезли на мотоцикле шарфюрера, – ответила она. – Голой.

Девушка все рассказала. Она только что приехала в Освенцим на поезде. Ее отобрали на смерть в газовой камере. Неожиданно для себя она осмелилась обратиться по-немецки к главному шарфюреру:

– Послушайте, я сильная и молодая, убить меня будет глупо. Помогите мне спастись.

Мужчина оглядел ее пышную фигуру и ответил:

– Хорошо. Иди со мной.

Ее усадили на заднее сиденье мотоцикла и вдоль главной дороги довезли из Биркенау к Штабсгебойде. Главу блока Марию Мауль разбудили и сказали, что привезли новенькую. Мария передала девушку Марте Фукс в ателье, Марта организовала ей одежду. Всю войну она проработала в административном блоке и спала в том же помещении, что и портнихи{319}.

Кто знает, почему эсэсовец решил спасти ее вместо кого-то из сотен тысяч невинных женщин, отправленных на смерть? Голая женщина на мотоцикле – один из множества абсурдных моментов в лагере смерти: Освенцим был отдельным гротескным миром, где заключенного могли спасти, покалечить или уничтожить по прихоти власть имущих.

Еще до перевода из Биркенау, Браха как-то увидела грузовик, везущий евреек в газовые камеры. Одна из женщин, которая оказалась лучшей подругой жены основателя и первого президента Чехословакии, кричала: «Я не хочу умирать! Я не хочу умирать!» Но Браха, как и остальные жертвы, была не в силах ей помочь{320}.

Власть СС казалось абсолютной, но вопреки всему в Освенциме и близлежащих лагерях работала преданная делу, бесстрашная ячейка сопротивления, в которую входили люди разных вероисповеданий, политических взглядов и национальностей.

Каждая портниха находила свой способ сопротивляться как эсэсовским агрессорам, так и общим попыткам уничтожить их человечность. Портнихам везло больше остальных заключенных – у них было больше возможностей поддерживать самоуважение и внутреннюю индивидуальность, и это было заразительно. У маленьких поступков бывают большие последствия и повороты к лучшему.

Однажды в 1944 году Гуня Фолькман с другими ветеранами наблюдала за группой новеньких в Штабсгебойде. Одна из них толкнула Гуню и грубо потребовала ее ложку. Гуня, от природы щедрая, отдала ложку, несмотря на то что миска с ложкой были ценными предметами, и еду в лагере без них было не получить. Женщина тут же извинилась – проведя столько времени в Биркенау, она отвыкла от человечного обращения. Проявив человечность, Гуня заставила враждебно настроенную женщину задуматься. Со временем они стали близкими подругами{321}.

В мастерской портних и Штабсгебойде в целом поддерживалась дружба, рушащая расистские и антисемитские предубеждения и любые политические разногласия. Там были еврейки и нееврейки, верующие и атеистки, интеллектуалы, творческие люди и простые домохозяйки. Относительные привилегии позволяли женщинам собираться группами по вечерам в общей спальне и заниматься. Они узнавали что-то новое, делились любовью к искусству. Ирена и Рене решили учить французский. Другие – немецкий или русский, которому (как и русской культуре) учила талантливая Райя Каган. Многие девушки обнаружили в себе неожиданную тягу к знаниям, которую не могло утолить ограниченное домашнее образование.

Над теми, кому нравилось в тайне читать научную или художественную литературу, насмехались скептики – мол, они живут на Луне, в стране чудес, совершенно не связанной с реальностью. Возможно, это их и привлекало. По крайней мере, у тех, кто занимался в группе, не возникало идеи пойти к ограде.

Анна Биндер, одна из близких подруг Марты, обожала научные и философские обсуждения. Она любила сочинять остроумные сатирические стихи, и это увлечение обошлось ей трехнедельным заключением в тюремном блоке. Одна эсэсовская женщина сказала: «Биндер нахальна, даже когда молчит»{322}.

Ортодоксальные еврейки Штабсгебойде сопротивлялись, изготавливая тайные молитвенники и календари, протаскивая еду для седера в Песах или свечи для Хануки. Шабат блюсти было невозможно, но некоторые женщины тем не менее постились в определенные дни, когда это было возможно. Другие женщины утратили веру до депортации, или уже в лагере. Браха ни разу не помолилась в Освенциме.

Нацисты же, напротив, всегда ужасно радовались Рождеству. Как-то в декабре женщины Штабсгебойде организовали Рождественский концерт в комнате для сушки белья; были песни, танцы, сатирические сценки. Гуне тяжело было слушать музыкальную составляющую – она вспоминала старые концерты, в Лейпциге,