во рту, то небольшое яблоко. Мальчик всегда делился с другом, но Пёсик ел всё реже и реже. Шерсть его свалялась, а в некоторых местах и вовсе выпала, оголяя худые бока с выпирающими рёбрами.

В одну ночь, которым давно был потерян счёт, Костик совсем замёрз. Спрятавшись в переулке, он закутался в рваную тряпку, выброшенную кем-то в урну. Ноги почти не сгибались, а пальцы, натёртые сапожками, и вовсе перестали слушаться. Чувство голода, преследующее мальчика, внезапно отпустило. Он совсем перестал что-либо ощущать, наблюдая за медленно падающими с неба снежинками.

Костик понял: надо поспать. Как только он закроет глаза, всё станет, как прежде. Не будет голода. Не будет холода. Не будет такой тоски по когда-то существующему дому. Надо только закрыть глаза.

— Пёсик, пусти! — сердился Костик, пытаясь уснуть. — Мне к маме надо. И папе. Да отвяжись ты!

Но Пёсик не сдавался. Он прыгал рядом, заливисто лая, и теребил рукав куртки. Костик вяло отмахивался от него, не замечая, как засыпает.

Костик очнулся в незнакомом доме. Пахло хлебом и какими-то цветами.

— Где я? — он вжался в спинку кровати, со страхом взирая на стоявшую в дверном проёме женщину.

Та мягко улыбнулась ему:

— Ты так похож на моего погибшего сына… Я забрала тебя домой. Как тебя зовут?

— Котик… то есть, Костик. Вы забрали меня… Вы — Война, да? Это она всех забирает, так мама говорила.

Женщина грустно вздохнула, присаживаясь на краешек кровати и накрывая одеялом ноги мальчика.

— Всех забирает… Нет, Котик. Меня зовут тётя Катя. Ты совсем один?

— Я не один, — насупился Костик. — Я с Пёсиком. А где он? — мальчик завертел головой в разные стороны, пытаясь отыскать друга. — Пёсик? Пёсик!

Тётя Катя попыталась успокоить мальчика:

— Мы найдём пёсика, обязательно найдём, ты только отдохни немного.

Мальчик упрямо откинул одеяло в сторону и соскочил с кровати, но тут же неловко упал — ноги уже согрелись, но всё ещё не слушались. Женщина заботливо уложила его обратно и покачала головой:

— Ты устал. Отдохни, наберись сил, и тогда уже пойдём искать твоего пёсика.

Тётя Катя не обманула.

Как только Костик смог твёрдо стоять на ногах и перестал набрасываться на еду, боясь, что она внезапно закончится, они тут же направились искать Пёсика. Вдвоём обошли все дворы и знакомые Костику подвалы, выкрикивая имя щенка, спрашивали у соседей, у продавцов магазинов. Добрались даже до вокзала.

Но так и не нашли.

Температура плавления сердца

В шесть сорок пять прозвенел будильник. Не открывая глаза, я негромко буркнула, переворачиваясь на другой бок:

— Отключить режим «будильник» у телефона.

Аппарат завибрировал, сигнализируя о новом сообщении из банка. После этого звон будильника отключился, ираздался бесстрастный голос:

— Запрос одобрен. Снятие оплаты проведено успешно.

Я нехотя поднялась с кровати и, зевая на ходу, вышла из комнаты. Датчик сбоку от двери беспрерывно мигал красным цветом и я тихонько хмыкнула. В целях экономии приходилось держать все межкомнатные двери настежь открытыми, иначе каждое списание средств при активации датчиков быстро лишило бы меня финансов.

Скинув пижаму на пол, я залезла в ванну.

— Включить душ, режим «тёплый».

Вода потекла синхронно с вибрацией телефона. Все мои движения были доведены почти до автомата: гель для душа выдался после фразы: «Гель, одна порция», зубная паста капнула на щётку после похожей команды, сухое полотенце…

Я выругалась. После вчерашнего рабочего дня, наполненного постоянными пересчётами при инвентаризации, я настолько устала, что забыла оплатить сушку одежды. И теперь полотенце — мокрое, тяжёлое и грязное — комом лежало на бесполезных холодных трубах. Оплатив выключение воды, я вылезла из ванны.

Двумя пальцами взявшись за краешек полотенца, я отыскала более-менее сухой участок ткани и промокнула кожу, а затем забросила все вещи в стиральную машину:

— Стирать вещи, режим «смешанные ткани», затем режим «сушка».

— Запрос одобрен. Снятие оплаты произведено успешно. Запускаю режим «смешанные ткани».

Оповещения на телефоне об очередном списании средств раздражали, но я постаралась отвлечься, планируя дела на приближающиеся выходные.

За завтраком, лениво пролистывая новостную ленту, я наливала в чашку кофе, когда раздался телефонный звонок. Механический голос, до ужаса неприятный, сообщил, что мой финансовый лимит походит к концу, и вскоре счёт будет заблокирован. Я положила трубку и тут же набрала номер бухгалтерии, чувствуя, как колотится сердце.

— Позвонить «Виктория, ГлавБух».

— Запрос…

— Да замолчи ты!

Мне пришлось прослушать несколько гудков, пока на том конце не раздалось долгожданное «Отдел финансов слушает».

Стараясь не выдавать волнения, я глубоко вдохнула.

— Виктория Андреевна, утро доброе. Мне неловко вас беспокоить, но сегодня уже двадцать девятое.

— Здравствуй, Мила, — главный бухгалтер фирмы с готовностью отозвалась. В голосе её слышались сочувствующие нотки. — Да-да, я знаю. К сожалению, не от меня зависит, запрос я ещё неделю назад отправила. Обещали перечислить зарплату к концу дня. Ну, до выходных — точно! Сама знаешь, как это у нас бывает: то бумажки не хватит какой, то запрос не в ту папку попадёт…

Я занервничала.

— Понимаете, мой лимит…

Виктория со вздохом перебила меня:

— Мила, я понимаю, но и ты пойми. Я доношу ту информацию, которую сообщают мне, не более. — Голос её чуть смягчился. — Не переживай. Я угощу тебя обедом.

— Спасибо. — Положив трубку, я невидяще уставилась на стену напротив.

С наступлением МОЛТ — моментальной оплаты любого труда — воцарился хаос. Люди не могли никак свыкнуться, что каждое их действие должно быть оплачено, и участились случаи грабежей, вандализма, самоубийств. Митинги и бунты вспыхивали в каждом уголке страны, неся за собой только горький привкус поражения, и быстро угасали под напором силовых структур.

Тюрьмы переполнялись, вводя людей в новые и новые долги — даже нахождение в местах лишения свободы должно было быть оплачено. Но правительство не реагировало. Прикрываясь заботой о людях, депутаты вещали о честной оплате любого труда, обещая фиксировать каждое ранее неоплачиваемое действие и сетуя на непонимание граждан.

Я была согласна с бунтующими, так как при хвалёной оплате всех моих рабочих действий не могла свести концы с концами, но в открытый бой не вступала. Как бы иронично это не звучало, сидение в тюрьме было мне не по карману. Даже обычные блага стали на вес золота: кто задумывался, сколько стоит один лист туалетной бумаги? А капля моющего средства? А отключение горящей конфорки? Не говоря уже о цене потребностей и желаний дочери Саши.

В моём детстве дети её возраста мечтали о Барби и кукольном домике, о самокате и