я прямо в датчик, но тот замигал красным цветом и безликий голос произнёс: — Доступ запрещён. Пополните баланс.

— Откройся, откройся! Чёртова машина! — Я заколотила кулаками по двери, не веря в происходящее и чувствуя, как жар от огня плавит не только обшивку дома, но и моё сердце.

Раздался очередной приступ кашля.

— Прости меня, прости, я прочитала, что нужно экономить… Но мне так хотелось порисовать! — голос дочери сорвался на крик. — Я огонь включила, когда яйца жарила, а потом налила воды для кисточек… И не смогла выключить плиту, просила и просила… Загорелся шкафчик, и стол, и палас… Мамочка, прости меня, я никогда не буду больше рисовать, только забери меня отсюда!

Моё горло сжалось от спазма. Захлёбываясь слезами, я отчаянно боролась с дверью, наваливаясь всем весом и пытаясь разломать её.

— Саш, там форточка же открыта! Попробуй вылезти!

— Там огонь, мам, везде… огонь. Дышать… не могу!

Послышался звук падающего тела. Я закричала, бросаясь к окнам и швыряя в них всё, что попадалось под руку: камни, одинокий стул на террасе… Но высокотехнологичные окна действительно заслуживали звание «самых крепких». Даже трещины не покрыли стекло.

Меня трясло от слёз, и я беспомощно обернулась, выискивая подругу. Та брела по дорожке и плечи её мелко подрагивали.

Я бросилась к Лене:

— Ты вызвала пожарных? У меня там дочь!

Но Лена схватила меня за руки, поднимая опухшее красное лицо:

— Я телефон разбила…

— Что? — Белые мушки запрыгали у меня перед глазами и я пошатнулась.

— Прости, Мил… Представляешь, этот ко…козёл сказал, что домработница ему дешевле обходится, чем жена, да и от секса она не отказывается! Нет, ты представляешь? Он меня бросил! Сказал, что отправил документы на развод! И я не получу ни-че-го, ты можешь поверить?

— У меня горит дом! — я встряхнула Лену и истерично завизжала: — Там Сашка!

Лена вздрогнула, словно просыпаясь от кошмарного сна, и пришла в себя:

— Так давай я на твою карту переведу средства! Мой голос же твой телефон распознает! И ты сможешь позвонить!

* * *

Я сидела на траве, бездумно разглядывая обгоревший каркас дома. Крыша рухнула, погребая под собой всё, что было создано с превеликим трудом. Пожарные приехали довольно быстро, но им потребовалось не менее часа, чтобы потушить пламя.

Пока они разгребали последствия пожара, их командир нерешительно приблизился ко мне и снял каску:

— Мне очень жаль… Ваша дочь… По регламенту мы всё равно обязаны вызвать врачей, но тогда вам придётся оплатить вызов по двойному тарифу. Но я не стал никуда звонить. Думаю, что вам и так придётся несладко в финансовом плане после… — он неловко махнул рукой в сторону пепелища. — После этой трагедии.

Я не слушала его. Пожарные прикрыли тело за дверью чёрным пакетом, но я словно наяву видела обгоревшие останки дочери и чувствовала, как внутри меня образуется огненный шар, сметающий всё на своём пути.

Рядом присела Лена и осторожно меня обняла:

— Кисуль, мне так жаль. Помни — ты не одна, мы рядом, и всегда готовы помочь. Вокруг много друзей, слышишь? Только… ты не обижайся, но сама понимаешь, у меня теперь с финансами беда из-за этого… Сможешь потом за звонок отдать? — она поспешно добавила: — Когда зарплата придёт, конечно.

Мне не оставалось ничего, кроме смеха, и я, поддавшись порыву, неестественно захохотала. Горячий клубок поднимался к горлу, и боль, сдерживаемая всеми силами, всё-таки нашла выход, превратившись в вой.

Лена до крови закусила губу и снова обняла меня, поглаживая по голове и ласково баюкая:

— Забудь, забудь, что я сказала. Всё будет хорошо, кисунь… Жизнь — сложная штука. Но все её испытания только закаляют нас. Один неправильный выбор, или правильный, но когда слишком поздно — и всё заканчивается. И кто виноват? А виноваты деньги! Из-за них рушатся счастливые семьи, мужья бросают жён, а матери теряют детей. Не позвони мне ко… — она запнулась на полуслове и лицо её исказила мука. — Бывший муж… То я не разбила бы телефон и сумела вызвать помощь. А если бы тебе не задержали эту треклятую зарплату, ты бы не только на звонок пожарным деньги потратила, но и на открытие двери. Не пришлось бы выбирать… Ой… Я не то хотела… — Лена испуганно прикрыла ладонью рот.

Но выбор был уже сделан. Я враз замолчала, и до меня, хоть и не сразу, дошёл смысл сказанного. «Не позвонить, а открыть дверь. Не позвонить, а открыть дверь»… В голове, помимо этих, мелькнула ещё одна равнодушная мысль: «Хорошо бы оказаться сейчас внутри горящего дома вместе с дочерью». И не было бы вокруг сочувствующих лиц, не было бы непонимания, как жить дальше, не было бы развалин вместо дома, и не было бы только одного целиком расплавленного сердца — моего.

Из состояния оцепенения меня вывел звук сообщения. Я по привычке бросила взгляд на экран бесполезного телефона.

«Зачислена месячная оплата труда в размере 80.000 рублей. Приносим свои извинения за задержку, в качестве компенсации снижаем оплату коммунальных услуг на 25 %».

Рассвет новой истории

Тёмные, почти свинцовые тучи заволокли небо. Солнце, ещё недавно весело проглядывающее сквозь облака, всего за минуту или две исчезло, словно поглощенное мифическим Фенриром. Первые крупные капли дождя упали на землю, прибивая дорожную пыль, а затем, постепенно наращивая силу, превратились в холодный осенний дождь.

Долговязый и худощавый парень по имени Семён — ещё сызмальства называющий себя Сёшкой — угрюмо глянул на небо и, утерев рукавом нос, толкнул стоящего рядом друга:

— Слыхал, Дбор, как небо гремит? Это сам Перун, кажись, смеётся. А знаешь, почему?

— Почему? — эхом откликнулся Дбор и, засунув руки в карманы широких штанов, прижался плечом к дереву. Закрученные клыки, присущие каждому добропорядочному орку, кем Дбор и являлся, чуть приподнимали верхнюю губу, от чего казалось, что орк постоянно кривится.

— Потому что ты, бычья башка, снова забыл положить сыру в мешок. Зато тряпок напихал, словно мы в портные подались.

Дбор сорвал травинку и, сунув её в рот, лукаво подмигнул Сёшке:

— Для тебя — тряпки, а для девок — ткань на новые юбки, а то и платья.

— А ты только о девках и думаешь, — огрызнулся Семён.

— Зря ругаешься. Я о нас думаю. Сыра б мы много не унесли, да и испортился б он на жаре. А ткань — и лёгкая, и прочная, и, что важнее, — дорогая! Мы на неё хоть каждый день сыр покупать сможем. Понял теперь?

— Да иди