Эти люди домой не спешили, потому что дома их ждали в лучшемслучае – лагеря для репатриированных, в среднем случае лагеряисправительно-трудовые, а в худшем – расстрел. Это были бывшие остарбайтеры,военнопленные, полицаи, власовцы и прочие, в чем-то виновные или виновныетолько в том, что родились в России. Чаще всего это были вроде Чонкина простыерусские и нерусские люди, пассивные и покорные судьбе. Их гнали под пули, онишли под пули, их брали в плен, они сдавались. Когда сдавались, не думали о том,предатели они или нет. Они просто хотели жить, но Советское государство иСталин считали это желание предосудительным. Было среди них и несколько женщиниз числа угнанных в Германию, они работали на военном заводе, теперь заводзакрыли, и всех, кто на нем работал, перевели в этот лагерь.

Чонкин спал на верхней койке, а его нижним соседом былинженер родом из Киева, но узбекского происхождения, как он сам называл себя,Усман Усманович Усманов. В июле 1941 года он попал в плен и всю войну провел влагере. Немцы заметили, что он обрезан, и заподозрили его в том, что он еврей.Начальник лагеря, эсэсовец, не верил ему, что он не еврей, регулярно вызывалего к себе, допрашивал, пытался уличить во вранье, издевался, мочился ему врот, но поскольку ничего не смог доказать, оставил его в живых. Рядом сЧонкиным в бараке располагался власовский офицер, чудом избежавший выдачисоветским, с другой стороны спал и дико храпел по ночам герой-панфиловец,посмертно награжденный геройской Золотой Звездой и орденом Ленина. Такполучилось благодаря буйной фантазии журналиста Криницкого.

Криницкий когда-то выдумал двадцать восемьгероев-панфиловцев, которые якобы дали немцам неравный бой у разъездаДубосеково и все до единого погибли. На самом деле, как уже было сказано, никакоготакого боя у разъезда Дубосеково не было. Из двадцати восьми перечисленныхякобы героев большинство осталось в живых, а сосед Чонкина в то время, когдаКалинин подписывал указ о посмертном присвоении ему звания Героя СоветскогоСоюза, служил в Смоленске старшим полицаем. Вообще тут были разные люди.Большинство из них тосковали по своим близким, родным, родителям, женам идетям. Тосковали по родине и боялись ее. Ходили слухи, что американцы иангличане выдают бывших советских граждан советским властям, а выданных влучшем случае ожидает тюрьма, а в худшем – смерть. Устрашающим примером всембыла судьба воевавших в составе германских войск казаков генерала Краснова. Вавстрийском городе Линце англичане разоружили и выдали советским двадцать пятьтысяч казаков с женами и детьми. Потрясенные коварством англичан, казакистрелялись и бросались под поезд. Ходили слухи, может быть, искаженные, будтоте казаки, кому удалось доехать до первой советской железнодорожной станции,были тут же, у пакгаузов, расстреляны, а жены и дети отправлены в Сибирь.Страшно было, и большинство жителей лагеря, тоскуя по родине, встречи с неюбоялись, как смерти.

Левое крыло барака занимали несколько человек, выделявшихсясреди остальной массы своей образованностью и интеллектом. Кто-то из обитателейправого крыла назвал их «академиками». Среди этих академиков оказались и тесамые мыслители, которых мы описывали в самом начале нашего повествования. Этоудивительно и неудивительно, потому что эти мыслители оказываются везде, гдескопление народа достигает условной критической массы и есть время и настроениео чем-то поспорить. Вы спросите, кто они, откуда, какого возраста? А я вамотвечу, что никакого. Эти люди всегда были, всегда будут и всегда есть. Еслиони и сменяются в поколениях, то это происходит совершенно незаметно, потомучто пришедшие ничем не отличаются от ушедших. Они все время ожесточенно спорятмежду собой и никогда не приходят к согласию. Если один говорит «да», то другойобязательно скажет «нет». Но если тот, что говорил «да», вдруг в порывевеликодушия согласится: да, вы правы, это, конечно, нет, тогда тот, которыйсчитал, что «нет», немедленно изменит свою точку зрения, искренне возмутится искажет, что это, конечно, «да». Они вели между собой все время ученые разговорыи сами решали судьбы стран, народов и отдельных людей. Один из них считал, чтоГерманию надо разоружить и оставить в покое. Другой находил, что следует всю еерасчленить не на зоны оккупации, а на отдельные земли, и разделить не толькомежду Советским Союзом, Америкой, Англией и Францией, но принять в долюГолландию, Польшу, Чехословакию и Италию. Они спорили между собою, кто хуже –Сталин или Гитлер, и один из них нашел, что Гитлер хуже, а другой возражал, чтохуже все-таки Сталин. Особенно большой спор вспыхнул по поводу разрушениягорода Дрездена. Один называл бомбардировки союзников варварскими.

– Воевать, – говорил он, – нужно только с армией, а не смирными жителями.

– Не плетите чушь! – запальчиво отвечал другой. – Втеперешней войне мирных жителей не было. Воевали системами, странами инародами. В этой войне важен был дух воюющего народа. Когда немцы нападали нанас, они знали, что за ними есть немецкий народ, есть их отцы, матери, братья исестры, которые их благословляют на подвиг. Кроме того, их вдохновляла надеждана безнаказанность. Когда немецкий летчик бросал бомбы на жителей Киева,Лондона или Ковентри, он сам готов был погибнуть, но был уверен, что на его мамус папой, на жену и на детей никакая бомба не упадет. Он, мерзавец, рассчитывална благородство своих противников…

– И правильно рассчитывал, правильно, – встрял со своимивозражениями Первый Мыслитель. – Мы, люди христианской цивилизации, не должнысоревноваться с варварами в варварстве.

– Вот именно, что должны. Для того чтобы победить немецкийфашизм, мало было одержать победу на фронте, надо было сломить волю немецкогонарода. Надо было всем немцам показать, что если благословленные вами вашисолдаты будут разрушать города и убивать мирных жителей, то и для вас нигдетыла не будет. Дрезден был уроком устрашения немецкого народа.

Чонкин издалека слушал обоих мыслителей, и когда говорилодин, мысленно соглашался с ним, а когда возражал второй, то и его доводыказались Ивану убедительными. А еще мыслители спорили, что для них родина –просто ли случайное место рождения или что-то побольше. Один из них с горечьюсказал, что мы оказались в изгнании, а другой, сославшись на какую-то поэтессу,самоуверенно возразил:

– Нет, мы в послании.

Первый сказал, что его родина русский язык, а второй уверял,что он Россию унес на подошвах ботинок.

На другой день Чонкин посмотрел на ноги второго мыслителя иподумал: все врет. Ботинки у него были новые. Американские. Унести Россию на ихподошвах вряд ли возможно.

Когда Чонкин переселялся в этот лагерь, он на всякий случайпринес с собой кое-что из еды. Консервы, колбасу. Даже буханку хлеба,завернутую в немецкую газету «Нойер Беобахтер». Когда он разворачивал этугазету, на нее обратил внимание Первый Мыслитель и попросил почитать.