с остатками польского движения WiN[421]. В марте 1947 года украинские боевики убили заместителя министра обороны Польши генерала Кароля Сверчевского; вслед за убийством последовал бой с участием полутора сотен партизан, вооруженных автоматами и пушками. После этого события польские коммунистические газеты кипели отнюдь не интернационалистской ненавистью, именуя украинцев не иначе как «палачами», «бандитами», «мясниками» и «иностранными наемниками». Украинцы также обвинялись в том, что их «фашистские пули»[422] сразили доблестного сына польского народа. (Хотя Сверчевский долгое время служил в Красной армии, а его семья проживала в Москве[423].)

После этого террористического акта польский режим наконец-то смог мобилизоваться, чтобы депортировать украинцев, но не в Советский Союз, где они могли спровоцировать проблемы, а на бывшие немецкие земли в северной и западной Польше. Заявив о намерении принести «мир» в восточную часть страны, поддержанном большинством поляков, они в конце апреля 1947 года развернули операцию «Висла», в которой было задействовано 5 пехотных дивизий, 17 тысяч солдат, 500 дружинников, саперы, летчики и войска МВД. В приграничных зонах поддержку им оказывали части советского НКВД и чехословацкой армии[424]. К концу июля вся эта армада смогла изгнать из своих домов около 140 тысяч украинцев, перебросив их в вагонах для скота на север и запад Польши. Это была кровавая акция — не менее кровавая, чем массовая бойня в Волыни тремя годами ранее. Украинец, который в то время был ребенком, вспоминает, как польские солдаты вломились на свадьбу его двоюродного брата: «Солдаты окружили дом внезапно, а потом подожгли его. Они застрелили жениха и нескольких гостей, не успевших убежать; окровавленные тела были брошены в телегу, где уже лежали люди, убитые ими в другом месте. Когда они собирались уходить, вдруг появилась невеста, в белом платье с фатой. Солдаты, обрадовавшись, привязали ее за руки к телеге и хлестнули лошадей. Сначала девушка бежала, потом упала, и тело ее волочилось по грязи. Солдаты выстрелили в нее, а потом перерезали веревку, бросив труп посреди дороги»[425].

Оставшись без крестьянской поддержки, украинские партизаны не могли больше воевать. Тех, кто уцелел в боях, захватывали в плен, а потом допрашивали и зачастую пытали в бывшем нацистском лагере Явожно, где коммунисты сначала содержали немцев. Как и прочие нацистские лагеря, это место имело долгую жизнь и выполняло различные функции. Украинцы рассеялись по всей Польше. В 1990-е годы я встретила группу их потомков, проживавших в окрестностях Мазурского озера. Никто из них не говорил по-украински. Поскольку польские власти после войны приняли решение о том, что украинское население в городах не должно превышать 10 процентов, украинцы постепенно утратили и язык, и культуру, и самобытность.

Через несколько недель после завершения операции «Висла» Советский Союз провел столь же жестокую акцию на прилегающих территориях Советской Украины. В октябре 1947 года всего за несколько дней советские спецслужбы арестовали в западных украинских областях 76 192 человека, отправив их в лагеря ГУЛАГа[426]. Некоторые историки считают, что две операции были взаимосвязаны. Обе были нацелены на то, чтобы раз и навсегда покончить со своенравным и сплоченным западноукраинским сообществом, причинявшим столько неприятностей и полякам, и русским. Операция «Висла» гарантировала, что ни один советский украинец, избежавший ареста в СССР, больше не будет чувствовать себя в безопасности в Польше[427]. Обе операции пользовались широкой поддержкой местного общества. Польские крестьяне, измученные украинскими партизанами, были рады тому, что их недругов больше нет; они испытывали благодарность к советским и польским войскам, которые помогли справиться с этой напастью.

Операция «Висла» была особо жестоким, но не единственным примером взаимообмена населения в пределах одной страны. После того как чехословацкое правительство не смогло заручиться санкцией на депортацию венгров из Словакии ни в Потсдаме, ни на Парижской мирной конференции, оно прибегло к аналогичному решению. На бумаге никакой депортации не было, имел место лишь «добровольный» обмен гражданами. Чтобы ускорить этот «добровольный» отъезд венгров из Словакии, их лишили гражданства, права пользоваться родным языком в общественных местах и возможности посещать богослужения на венгерском языке. В 1945–1948 годах около 89 тысяч венгров «убедили» переселиться из Словакии в Судеты, где они заместили убывших немцев, или вообще перебраться в Венгрию. Одновременно в Словакию вернулись из Венгрии около 70 тысяч словаков[428].

Мировое сообщество не выразило ни слова протеста. По мнению венгерского историка, так получилось из-за того, что «судьба венгерского меньшинства никого не интересовала»[429]. Истина, однако, состоит в том, что мир тогда вообще не интересовался меньшинствами. И межэтническая война между Польшей и Украиной, и операция «Висла» прошли незамеченными. Точно так же никто не обратил внимания на 100 тысяч венгров, бежавших или высланных из Румынии, 50 тысяч украинцев, перебравшихся из Чехословакии на Украину, 42 тысячи чехов и словаков, вернувшихся после войны с Украины в Чехословакию[430].

К 1950 году от некогда многонациональной Восточной Европы осталось немногое. Не исчезла только ностальгия — украинская, польская, венгерская, немецкая. В 1991 году я приехала в маленький хутор на Западной Украине. Там проживала украинская пара, которая в 1945 году, настрадавшись от ночных визитов всевозможных партизан, устав от войны и желая покоя и мира, согласилась покинуть родную деревню на реке Сан в восточной Польше. Сложив все пожитки в телегу, они двинулись на восток. Прибыв на место, нашли деревянную избу на вершине холма, до недавнего времени принадлежавшую польскому семейству, и обосновались в ней. Спустя полвека их внучка, которая никогда не бывала в Польше, страстно желала туда съездить. «Действительно ли та земля такая богатая и прекрасная, как рассказывают?» — спрашивала она.

В конечном счете большая часть немцев оказалась в Германии, поляки вернулись в Польшу, а украинцы получили возможность уехать в Советскую Украину. В отличие от них, у евреев Восточной Европы, рассеянных по тайным убежищам, концентрационным лагерям и местам изгнания, не было какой-то общей родины, куда они в 1945 году могли бы вернуться. Прибывая на прежние места жительства, они обнаруживали физическую разруху, психологическую опустошенность и все самое ужасное. Действительно, их послевоенную участь невозможно оценить в полном объеме, если не принимать во внимание тот факт, что возвращаться им приходилось в города, которые просто захлестывало этническое, политическое и криминальное насилие.

Многим западноевропейцам, привыкшим к тому, что за освобождением всегда следует мир, трудно это понять. Столь же сложно отбросить многочисленные мифы и предрассудки, которые множились вокруг еврейского послевоенного опыта в последующие годы. Все послевоенные межнациональные конфликты, напоминавшие о себе регулярно, разжигались политиками, которые желали использовать прошлое, чтобы влиять на