Стремясь поощрить эмиграцию, новое израильское правительство предложило Польше выгодные экономические контракты, которые обеспечивали стране приток твердой валюты. Аналогичную сделку с израильтянами заключили и румынские власти. По всей видимости, Советский Союз одобрил оба соглашения[454]. Тогда же Американский еврейский распределительный комитет — главная благотворительная организация сионистов — выплатил венгерскому правительству миллион долларов, и сразу же после этого 3 тысячи венгерских евреев получили разрешение на выезд в Израиль[455].

Некоторые восточноевропейские страны оказались еще сговорчивее; они сотрудничали с сионистами гораздо активнее, чем позже будут признавать их лидеры. Все они, за исключением Югославии, в 1947 году голосовали за раздел Палестины: в то время Советский Союз поддерживал создание государства Израиль, поскольку Сталин рассчитывал, что оно быстро присоединится к коммунистическому лагерю. В Восточной Европе энтузиазм на этот счет также был высок: в 1947 году Польша, Чехословакия и Венгрия даже открыли на своих территориях тренировочные центры, где готовились бойцы «Хаганы» — еврейской полувоенной организации, позже составившей ядро сил обороны Израиля. Венгерская армия и тайная полиция обучили около 1,5 тысячи венгерских евреев, а 7 тысяч польских евреев прошли подготовку под началом инструкторов из Красной армии и Польской народной армии в специальном центре в Силезии. В то время эта программа пользовалась широкой поддержкой. В июне 1948 года Центральный комитет Польской коммунистической партии распорядился передать еврейским волонтерам определенное количество оружия и тренировочный полигон. В Силезии обучение происходило открыто, волонтеры с песнями проходили по улицам, а когда новоявленные рекруты уезжали в Палестину, их провожали с цветами и транспарантами. «Даже поляки симпатизировали нашей борьбе за свободу», — вспоминал один из бывших курсантов. Программа осуществлялась до начала 1949 года и была рассчитана на долгосрочный эффект: польская полиция сохраняла списки всех, кто прошел через эти военные курсы. Более того, членов коммунистической партии просили о сотрудничестве в качестве информаторов «даже после того, как они уедут в Израиль»[456].

С обретением Израилем независимости поездки в Палестину перестали быть нелегальными. В 1948 году польское государственное туристическое агентство Orbis запустило на этом популярном направлении первый регулярный поезд: через Чехословакию и Австрию пассажиров доставляли на побережье Италии. После пары удачных рейсов — как только евреи твердо уверились в том, что их «действительно везут в Израиль, а не в Сибирь», — число желающих эмигрировать вновь начало расти[457]. В начале 1950-х годов, однако, поток эмигрантов пошел на убыль. Очевидно, это произошло под советским давлением: к тому моменту на смену сталинской поддержки Израиля пришли подозрительность и паранойя. Тем не менее к 1955 году в Польше оставалось не более 80 тысяч евреев — две трети переживших геноцид покинули страну. Похожие показатели наблюдались и в других восточноевропейских странах. В 1945–1950 годах из Румынии уехали 50 процентов евреев, из Чехословакии — 58 процентов, из Болгарии — 90 процентов. Венгрию за тот же период покинули от трети до четверти ее еврейских граждан[458].

Оставшиеся в большинстве своем не уехали потому, что были коммунистами, связывали с коммунистическим режимом какие-то ожидания или работали в коммунистическом госаппарате. Это было вполне логично: в те времена, когда антикоммунистов Восточной Европы преследовали и убивали, евреи Восточной Европы, настроенные антикоммунистически, покидали родные места. И здесь мы подходим к последней необычной особенности Соломона Мореля: этот еврей не просто остался у себя на родине, но и вступил в ряды польских «чекистов». Вопреки традиционной для региона мифологии, в большинстве своем польские евреи не имели никакого отношения к тайной полиции. И это не удивительно, поскольку они либо уже уехали, либо планировали уехать из Польши.

Справедливости ради надо сказать, что некоторые евреи все же занимали очень важные посты в партийной иерархии и аппарате спецслужб Польши. Среди них были Якуб Берман и Хилари Минц, главные советники Болеслава Берута по идеологическим и экономическим вопросам соответственно; Юлия Бристигер, руководитель департамента тайной полиции, занимавшегося слежкой за церковью; Юзеф Рожанский, неистовый старший следователь тайной полиции; Адам Хумер, его заместитель; Ежи Борейша, брат Рожанского, писатель, который после войны прибрал к рукам всю издательскую индустрию страны; Юзеф Святло, высокопоставленный офицер министерства общественной безопасности, позже сбежавший на Запад. Но представители этой зловещей группы ни в одной сфере не составляли большинства. Как считает историк Анджей Пачковский, сразу же после войны на ее долю приходилось около 30 процентов должностей в руководстве польских спецслужб, а после 1948 года эта доля даже сократилась. Как бы то ни было, негодование, вызываемое этими людьми, было в рядах антикоммунистов непропорционально великим[459].

В Венгрии ситуация была иной, поскольку там все главные коммунисты — Ракоши, Герё, Реваи — были евреями. Они также преобладали среди руководителей политической полиции и министерства внутренних дел. Но даже в венгерском случае нельзя с уверенностью говорить о том, что местное еврейское население благоволило к коммунистам. На выборах 1945 года за коммунистическую партию проголосовала лишь четверть еврейских избирателей. И хотя в ранний послевоенный период число евреев среди партийных руководителей оставалось высоким, с 1948 года их доля в государственном аппарате начала снижаться. Новая тенденция была обусловлена тем, что с этого времени Венгерская коммунистическая партия, подобно коммунистическим партиям Восточной Германии и Румынии, начала активно привлекать в свои ряды низших служащих прежнего режима, особенно полицейских. Таким способом она стремилась повысить свою популярность и избавиться от стереотипа «элитарной», «чужеродной» или «еврейской» силы. «Они не такие уж и плохие парни, — говорил Ракоши американскому журналисту, рассуждая о бывших членах фашистской партии. — Они были не так уж активны. Такому человеку достаточно лишь написать заявление — и мы его принимаем»[460].

Что еще более важно, присутствие евреев на ключевых постах в коммунистических партиях Восточной Европы отнюдь не влияло на политику в благоприятном для еврейства плане. Напротив, коммунисты, включая самих еврейских партийцев, весьма неоднозначно относились к еврейской истории и еврейской идентичности, не изменив своих воззрений даже после того, как ужасы холокоста перестали быть тайной. Находясь в 1942 году в Москве, Якуб Берман начал получать ужасающие сведения о том, что происходило с евреями в Варшаве. Позже один из его братьев погибнет в газовой камере в Треблинке. Но он не позволял себе впадать в скорбь: настоящих коммунистов нацисты не собьют с верного пути. В одном из писем своему другу Леону Касману, тоже еврею, он советовал не поддаваться воздействию трагедии, разворачивавшейся на родине. «Положение евреев в Польше ужасно, — писал он. — Мне, однако, кажется, что ты не должен предаваться бесконечным переживаниям по этому поводу… ибо, хотя вопрос о мобилизации еврейских масс Польши на активную борьбу очень важен, перед