опасений — вполне справедливых, — что у еврейских предпринимателей и торговцев в коммунистическом государстве нет будущего.

Наконец, многие уезжали из страха. Польша, Венгрия, Чехословакия и Восточная Германия, как и вся Восточная Европа, в послевоенные годы представляли собой не слишком приятное место. Быть коммунистом, антикоммунистом, немцем, поляком в украинской деревне или украинцем в польской деревне — все было в равной степени опасно. Столь же опасным было положение еврея. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что некоторых евреев, вернувшихся после войны к своим очагам, приветствовали вполне по-дружески. Одного польского еврея, воевавшего в рядах Красной армии, радушно встретили соседи, кормившие его и прятавшие от местных бойцов Армии Крайовой, которые охотились на коммунистов. В свою очередь, другие польские евреи, также связанные с коммунистической партией, помогали партизанам-антикоммунистам скрываться от НКВД. Наконец, сионистский активист Эмиль Зоммерштейн, освобожденный в 1944 году из советского лагеря на том условии, что он согласится возглавить министерство по делам евреев во Временном правительстве Польши, тайно отправлял курьеров Армии Крайовой в Лондон. Чтобы операции проходили успешно, их переодевали в наряд ортодоксальных евреев[436].

Но в то же время в нашем распоряжении есть многочисленные устные и архивные свидетельства жестоких и даже смертоносных нападений, которым в послевоенные месяцы и даже годы евреи подвергались в Венгрии, Польше, Чехословакии и Румынии. Среди исследователей нет единодушия относительно масштабов этих акций. Так, в Польше число «еврейских смертей» в указанный период варьирует от 400 до 2500[437]. Подобные статистические расхождения неудивительны, учитывая тот факт, что само общее количество выживших евреев остается неясным. Но в то же время за столь значительными перепадами стоят и другие факторы неопределенности. За несколькими важными исключениями, все эти нападения были изолированными актами и, в отличие от притеснений немцев в Польше или венгров в Словакии, не являлись частью официальной политики. В одних случаях поводом служило возвращение евреев в дома, уже занятые другими, а в других случаях причиной были политические споры. Причем порой трудно понять, что было первично. Евреев, которые по возвращении требовали вселения в свои жилища, убивали из-за собственности или из-за того, что они евреи? А евреев, состоявших в рядах спецслужб, ликвидировали как коммунистов или опять-таки как евреев? И как, наконец, расценивать ограбления евреев — как акты антисемитизма или рядового бандитизма?

Более понятными, по крайней мере в этом узком смысле, выглядят антисемитские беспорядки, или погромы, также происходившие в тот период. Начиная с 1945 года центрами массового насилия в отношении евреев становились Жешув, Краков, Тарнув, Калиш, Люблин, Кольбушова и Милич в Польше; Колбасов, Снина, Комарно и Теплице в Словакии; Озд и Кунмадараш в Венгрии[438]. Но самые масштабные погромы произошли в польском городе Кельце 4 июля 1946 года и в венгерском городе Мишкольц 30 июля — 1 августа того же года.

В Кельце видимым поводом для беспорядков, как ни странно это выглядит в XX столетии, послужили подозрения в ритуальном использовании евреями христианской крови. Один польский мальчик, вероятно пытаясь уйти от наказания за неявку домой к назначенному часу, сказал родителям, что был похищен евреями, намеревавшимися принести его в жертву. По словам ребенка, его заперли в подвале городского Еврейского комитета, представлявшего собой нечто среднее между общежитием и культурным центром, где в то время жили несколько десятков уцелевших после холокоста евреев. Его пьяный отец пожаловался в местную полицию, и полицейские с энтузиазмом взялись за расследование. Несмотря на то что обитатели здания почти сразу объяснили силам правопорядка, что подвала у них нет и прятать ребенка им было негде, по городу поползли зловещие слухи.

Перед зданием Еврейского комитета начала собираться толпа. На место событий прибыло армейское подразделение — сорок военнослужащих внутренних войск. К ужасу еврейских лидеров, солдаты начали стрелять, причем не в беснующуюся толпу, а в засевших в здании евреев. Вместо того чтобы рассеять зачинщиков беспорядков, они присоединились к ним — наряду с полицейскими и народными дружинниками. После окончания смены в ряды погромщиков влились и рабочие местной фабрики. В течение дня евреев убивали в разных районах города, в пригородах и даже в поездах, на которых еврейские пассажиры по трагической случайности в это время приехали в Кельце. К полуночи были убиты по меньшей мере 42 человека и еще десятки ранены. Эти события считаются наиболее ужасающей вспышкой антисемитского насилия в послевоенной Восточной Европе[439].

Хотя накануне погрома в венгерском Мишкольце тоже поговаривали о ритуальной крови, а в Кундамараше и словацком Теплице вспоминали о еврейских кознях в отношении христианских детей, поводом для трагических событий в первом из этих городов стал арест трех спекулянтов, двое из которых оказались евреями. Слух об этом задержании быстро и, вероятно, не без помощи полиции распространился по городу, и когда утром 31 июля задержанных должны были перевезти из местного полицейского участка в тюрьму, их уже поджидала большая толпа. Люди приготовили самодельные плакаты с надписями «Смерть евреям!» и «Смерть спекулянтам!». Как только арестанты появились, толпа накинулась на них, убив одного и настолько жестоко избив другого, что тот потом скончался в госпитале. Третий задержанный, который не был евреем, в суматохе сбежал.

В середине того же дня полиция, демонстративно не препятствовавшая утренней расправе, арестовала шестнадцать человек за самосуд. На следующий день новая толпа, возмущенная этими арестами, разгромила городское полицейское управление. На этот раз погиб полицейский-еврей.

Реакцией на эти события, привлекшие внимание не только на местном, но и на международном уровне, стали потрясение и возмущение. Погромы спровоцировали новую волну эмиграции. По словам еврея, жившего в то время в Лодзи, «хотя мы и без того чувствовали, что наше существование очень и очень шатко, мы не позволяли этому ощущению овладеть нашим сознанием. Мы хотели вновь начать жить как люди. Но погром в Кельце избавил нас от иллюзий. Больше мы не могли оставаться здесь ни на один день»[440].

Нееврейская общественность тоже была встревожена. В Польше и Венгрии интеллектуалы и политики всех направлений гневно осуждали эти рецидивы антисемитизма, абсолютно неприемлемого в странах, где еще не забыли о холокосте. В Польше было проведено официальное расследование и состоялся суд, на котором вынесли девять смертных приговоров. В Венгрии на следующий день после событий в Мишкольце в первый и последний раз антисемитизм официально обсуждался на заседании ЦК коммунистической партии[441]. Но в целом работа правосудия по этим делам никого не удовлетворила.

В обоих случаях режим нес по меньшей мере частичную ответственность за все произошедшее. В Кельце полиция и силы безопасности не только не пытались предотвратить бунт, но,