Падаю.

Отключаюсь.

Холодно.

Глава 21. О клубочках и пирожках

Первое, что я вижу, придя в себя, – небо.

Бледно-голубой плавно переходит в золотистый и оранжевый, подсвеченные солнцем облака сияют, как перья жар-птицы. Чирикают воробьи, шумят машины, где-то совсем рядом орава детей с переменным успехом делит качели на площадке…

Я поворачиваю голову и вижу спинку скамейки, а на ней – Гошку, а над ним – лицо Саламандры.

– Ты проснулась.

Вот интересно, а у неё были сомнения на этот счёт?

Сажусь, пару раз моргаю, восстанавливая в памяти предыдущие события. Красный Камень, водохранилище, разговор, «живая вода» в сложенных лодочкой ладонях…

А потом мне стало плохо.

А теперь я сижу на скамейке в скверике, и за спиной у меня детская площадка, слева и справа – пятиэтажки, разделённые узкими двориками, а впереди вниз по склону – дорога, гаражи, макушки деревьев, а за ними – отсюда не видно, но я знаю, – рельсы, и река, и снова деревья, и крыши частного сектора, и опять деревья, и тонкие свечки высоток…

И закат.

Очень красивый.

Уже.

А ведь на водохранилище я появилась не позднее половины второго. Куда, спрашивается, делись несколько часов?

Тру лоб ладонью, запоздало вспоминаю про ожог, но повязки уже нет и ожога тоже – только несколько светлых пятнышек. Пока я их недоумённо разглядываю, Гошка ставит передние лапы мне на плечо и приветливо фыркает в ухо, а Саламандра обходит скамейку, присаживается рядом, берёт меня за другую руку и сдвигает рукав куртки вверх.

Кружевной шрам от поставленного зимой Знака переливается серебряным и голубым. Я трогаю его пальцем – ожившая ящерка пускает по спине цепочку искорок и машет хвостом, а кожа вокруг неё покраснела и болит при прикосновении. Поменяли одну травму на другую, ага…

– Прижилась, – говорит Саламандра. Я поднимаю взгляд, и она поясняет: – Сила Ундины. Она перестаралась, влила слишком много.

Я прислушиваюсь к организму. Рука со Знаком болит, спина ноет от лежания на твёрдом, снова мутит – но в целом пациент скорее жив, чем мёртв.

Саламандра одобрительно кивает, помогает мне опустить рукав и говорит – негромко, размеренно. С её слов выходит, что кого другого избыток магии мог бы и убить, и, когда я потеряла сознание, они с Ундиной на всякий случай наложили на меня сон и какое-то время дежурили рядом, следя за тем, как приживается чужая сила. Но я, как выяснилось, училась сдерживать поток с того самого момента, как она впервые прорвалась наружу, и сумела даже во сне справится с подаренным. Десять лет под действием силы мысли моя магия сворачивалась в плотный клубок – и с любыми излишками я, оказывается, подсознательно поступаю так же.

– Моя сила должна была уйти полностью, когда я сняла Знак, – задумчиво говорит Саламандра. – Но ты впитала часть, переработала внутри себя и при желании можешь её использовать. Сила Ундины в тебе сейчас преобладает, но и когда она заберёт излишки, ты сможешь пользоваться тем, что останется.

Пытаюсь помотать головой, но она тут же начинает кружиться. Я вспоминаю Леркину куклу, прижимаю кончики пальцев к вискам и уточняю:

– Так я, получается, энергетический вампир?

Саламандра задумчиво прикусывает губу.

– Нет, – говорит она наконец. – Ты не забираешь чужое силой. Но найденное или подаренное можешь впитать, сохранить и… Какое это слово…

Она щёлкает пальцами, с них сыплются искры.

– Аккумулировать? – подсказываю я.

Она благодарно кивает и продолжает:

– Раньше не было заметно, ты всё прятала внутри. Теперь видно. Немного огня, немного воды, капелька того, кусочек другого, там взяла, здесь отщипнула. Стать сильным огненным магом не сможешь, но сможешь там, где нужно понемногу разного.

Мне тут же вспоминаются лоскутные куколки. Раз кусочек, два кусочек – вышел амулетик…

А кстати.

На вопрос про Беленкова и его недобитых соратников Саламандра хмурится, потом закрывает глаза и ведёт рукой в воздухе перед собой, будто по строчкам невидимой книги.

– Я не знаю имён, – говорит она наконец. – Мне доступны образы, которые считала с его памяти другая Саламандра. Но она не искала соратников, только подтверждение вины. – Она обхватывает голову ладонями, кривится, словно от боли. – Были мужчины… Друзья… Всё знали… Помогали… Были женщины… Одна, близкая… Любил, велел не приходить… Чуял опасность…

Голос скатывается до шёпота, под конец она шевелит губами почти беззвучно, а потом и вовсе стискивает зубы и выдыхает:

– Больно. Тяжело. Имя… И-и-м-я-а… И-и-и… Нет, не могу. – Она судорожно вздыхает, опускает руки, открывает глаза и повторяет: – Не могу. Не знаю.

Я растираю озябшие ладони и щурюсь на горизонт. Мысль о лоскутках возвращается, прорастает ассоциациями, и я почти вижу Ирину, которая в ночи приходит на берег водохранилища с чемоданом. Открывает, читает заклинание – и безликие маленькие куклы в зловещей тишине выбираются наружу. Шестеро тащат огромный нож, сияющий в лунном свете, остальные выстраиваются в цепочку на берегу, поют без слов, подзывая дракониху, а когда та подплывает близко – бросаются толпой, втыкают лезвие под рёбра, тряпичными ручонками достают из раны влажно блестящий липкий камень. А потом вкладывают нож в руку дрыхнущему драконоборцу и возвращаются в чемодан: лица и рукава перепачканы кровью, цветастые юбки отяжелели от воды и налипшего песка…

На этом моменте я едва не падаю со скамейки, вскидываюсь и понимаю, что почти заснула.

Какая забористая чушь, однако, в голову лезет. Вот Князев обрадуется, когда я предложу обыскать классы и мастерскую, чтоб найти грязных кукол.

Ну а вдруг?..

Встряхиваюсь и оглядываюсь. Солнце прячется за деревьями, становится прохладно. Я вроде представляю, в какой части города нахожусь, но до дома отсюда пилить и пилить. И зачем, спрашивается, вообще надо было меня сюда закидывать?

– За тобой нужно присмотреть, – откликается на мой невысказанный вопрос Саламандра. – Много новой силы, нужен покой. Тут тебе помогут. Отдыхай – и помни про уговор. Позовёшь, когда будешь уверена.

Я открываю рот, чтобы уточнить условия уговора, но её уже нет, только Гошка спрыгивает со спинки и лезет на колени.

Ах ты ж зараза огненная. Ну почему нельзя нормально общаться, а?!

Прижимаю ладони к тёплым Гошкиным бокам, шмыгаю носом и осознаю, что вообще-то замёрзла. Запихиваю урчащего дракона в сумку, пытаюсь встать…

Вцепляюсь в спинку скамейки, пережидаю приступ головокружения. Колени дрожат, в ушах звенит, желудок ноет, словно не обед пропустила, а не ела неделю как минимум.

Кажется, ползти в одиночку до автобуса мне не стоит.

Аккуратно опускаюсь обратно, лезу в сумку за телефоном и обнаруживаю, что он разрядился в ноль.

Очаровательно.

И какая магия, спрашивается, поможет мне попасть домой? У меня ведь даже знакомых в этой части города нет…

– Катя!

Или есть.

Я осторожно оборачиваюсь на голос и вижу спешащего ко мне Влада. Ага, Саламандра же сказала, что мне помогут. Выбор не самый удачный, но уж такси-то он точно сможет вызвать.

– Привет, – говорю по возможности бодро. – У тебя телефон заряжен? Мой сдох, а мне бы как-нибудь домой.

Он встаёт напротив, смотрит недоверчиво.

– Ты куда пропала-то?

Я вспоминаю, что ушла с работы в обед и не вернулась, и чувствую некоторое раскаяние.

– Меня опять телепортировали, – признаюсь со вздохом. – Шеф ругался?

Влад мотает головой.

– Я его в коридоре встретил, он просил передать, что поедет к губернатору и возвращаться не будет. А куда телепортировали? И зачем?