И почему так долго? Ты как вообще чувствуешь себя, может, врача надо?

Я высоко задираю брови. Неужели я так плохо выгляжу, что пугаю подрастающее поколение? Снова пытаюсь встать – и в этот раз точно упала бы, если б Влад не успел подхватить.

Гошка в сумке сердито пищит.

– Руки ледяные, – возмущённо констатирует Влад. – И рожа, прости, лицо бледное, как у привидения, а щёки красные. Ты тут сколько сидишь уже? И какого…

Дальше я разбираю плохо, потому что в ушах звенит. Влад сгружает меня обратно на скамейку и хватается за телефон – кажется, уточняет, есть ли кто-то дома. Потом снова ловит меня за запястье, тянет, помогает встать и закидывает мою руку себе на плечо. Сквозь звон слышу что-то насчёт «совсем недалеко» и послушно позволяю себя вести – у него, кажется, есть план, а мне бы только прилечь.

Вторая слева пятиэтажка, дверь подъезда выкрашена в голубой, внутри темно, ступеньки пытаются убежать из-под ног, пахнет сыростью и выпечкой, в углах и на подоконниках мерещатся безликие куклы, я-не-дойду-положите-меня-и-дайте-сдохнуть…

Трель звонка заставляет встряхнуться и встать ровно. Я запоздало пытаюсь сообразить, а куда, собственно, меня приволокли, но тут дверь распахивается, а на пороге стоит…

Князев.

Старший.

В линялой чёрной футболке, обтягивающей неожиданно проявившееся пузо, клетчатых шортах и резиновых тапках на босу ногу.

Несколько секунд мы таращимся друг на друга, потом он делает попытку одёрнуть футболку, из-за чего физиономию изображённого на ней шута перекашивает сильнее, чем было задумано художником. Меня пробивает на тихое истерическое хихиканье.

Князев вздыхает и глядит на сына.

– Олегович, вот ты сейчас меня очень жёстко подставил. Сказать не мог, что не один?

– Настоящий мужчина, папенька, всегда должен быть готов к визиту прекрасной девушки, – нравоучительно пыхтит Влад, сбрасывает мою руку с шеи и резко меняет тон: – Можно мы войдём уже, блин?!

Я прислоняюсь к стене с намерением по ней сползти. Князев косится на меня и крепко берёт за локоть.

– Ну проходите, гости дорогие, – подозрительно ласково соглашается он, а потом оборачивается и кричит через плечо: – Мама, Владик пришёл!

Меня тянут внутрь. Влад шипит, что его тоже могли бы предупредить, но тащится следом. Хлопает дверь, щёлкает выключатель, я щурюсь от яркого света, но всё-таки успеваю увернуться от вешалки и не споткнуться о коварно притаившийся под нею табурет. Влад стаскивает куртку и кроссовки, места в прихожей для трёх человек маловато, и я пытаюсь отодвинуться к стене, чтоб не мешать, но ненароком прижимаю сумку. Гошка взвизгивает, я дёргаюсь и начинаю падать, младший Князев шарахается, старший ловит меня в полёте и фиксирует вертикально – язык не поворачивается сказать, что обнимает, но со стороны, наверное, выглядит именно так.

– Ой, Владичек, здравствуй, мой хороший, – говорят за спиной. – Олежек, а у тебя всё-таки появилась новая личная жизнь? И как зовут эту отважную девушку?

«Владичек» издаёт отчётливое хрюканье. «Олежек» неслышно вздыхает и отодвигает меня от себя.

– Это Катя, – поясняет он. – Она не личная жизнь, она по работе.

Я выглядываю из-за Влада и вижу даму лет шестидесяти с неброским макияжем и короткими высветленными волосами.

– Здравствуйте, Катя, – кивает дама, снимая фартук в цветочек – под ним свободная бежевая блузка и голубые джинсы. – Я Тамара Алексеевна. Вы тоже работаете в полиции?

– В Министерстве сверхъестественного, – опережает меня Князев и тычет пальцем в Гошку: – Драконами занимается, а у меня с ними как раз дело…

Влад чмокает бабушку в щёку и быстренько смывается куда-то вглубь квартиры.

– О, – доносится до нас его возглас. – Пирожки! Бабуля, ты лучшая!

Тамара Алексеевна улыбается, потом строго глядит на сына.

– Хоть кто-то ценит. А ты вот ворчишь и ворчишь: и еды много принесла, и бардак твой ликвидировала… Как бы без мамы гостей принимал? Ещё б переоделся, а то эта майка старше Влада. Стыдно должно быть – в таком виде перед девушкой. Катя, вы проходите, там как раз чайник вскипел.

– Эта майка, – бурчит Князев, забирая у меня куртку, – со мной дольше, чем многие люди. А ты ж вроде домой собиралась? Олегович, проводи бабушку!

– Я-то собиралась, – с достоинством кивает Тамара Алексеевна, – и иду. А ребёнка оставь в покое, пусть поест нормально. У меня дома гречка, варёная спаржа и салат, все пироги у тебя, чтоб не соблазниться. – Она ловит мой взгляд и подмигивает. – Нам, девочкам, за фигурой следить важно, да, Катя? Владичек, золотце, фартук забери, пожалуйста.

Фигура у неё, кстати, вполне ничего. Я киваю, стараясь не улыбаться. Выскочивший обратно в прихожую Влад чмокает бабушку в другую щёку, сгребает фартук, ловит меня за руку и тащит за собой на кухню мимо единственной неосвещённой комнаты.

– Папенька попал, – скорбно изрекает он вполголоса, выдвигая из-под стола табуретку и прислушиваясь к разговору в прихожей. – Бабуля теперь будет думать, что ты его девушка.

Я благодарно киваю и сажусь, прислоняюсь спиной к стене. Что ж мне так фигово-то…

– А чего не твоя?

Кухня у Князева, как это обычно в хрущёвках, крошечная, но за счёт минимума мебели кажется просторнее моей. В одном углу плита, в другом – раковина, на узенькой тумбочке рядом с ней сохнет стопка свежевымытой посуды. Возле плиты небольшой холодильник, напротив него обеденный стол, накрытый голубой клеёнкой в мелкий цветочек, над ним пара полок с кружками и разномастными банками – вот и всё убранство. Стены оклеены обоями под кирпич, на подоконнике составлены в стопку три кастрюли и сковорода, ни цветов, ни штор, ни салфеточек-прихваточек. Уюта этой холостяцкой берлоге добавляет только стоящее посреди стола большое блюдо с пирожками и пирамида пластиковых контейнеров с разноцветными крышками – видимо, та самая еда, которой много.

Влад добывает с полки над моей головой две банки с чаем и три разномастные кружки: просто чёрная, белая эмалированная с сосновой веточкой и высокая прозрачная на пол-литра, явно пивная.

– Моими девушками интересуется моя мама, – поясняет он. – Бабушка говорит, что полностью делегировала этот вопрос ей – а она с гарантией распугает всех неподходящих, останется только та, что действительно любит. Или мазохистка. Тебе чай чёрный или зелёный?..

Кажется, я догадываюсь, от кого оба Князева унаследовали фамильный юмор.

Хозяин квартиры возвращается на кухню спустя пять минут. Чай уже заваривается прямо в кружках, накрытых пластиковыми крышечками, Гошке Влад выдал печеньку, и дракон увлечённо хрустит ею под столом. Я почти согрелась, но вставать как-то очень не хочется.

Князев берёт с блюда пирожок и с подозрением к нему принюхивается, потом откусывает сразу половину и бубнит:

– Ну рассказывайте, деточки, чья была идея испортить мне единственный свободный вечер на неделе.

– Я её нашёл на скамейке в сквере, – тут же ябедничает Влад, тыча в меня пальцем. – Она говорит, её опять телепортировали!

Нашёл он, блин. Как будто кошку подобрал. Я кривлюсь и придвигаю к себе кружку с веточкой. Гошка вскакивает ко мне на колени и смотрит на Князева с не меньшим подозрением, чем тот на пирожок.

– Так. И дальше что?

– Папенька! – возмущается недогадливостью родителя Влад. – Так она с работы ушла в пятницу в обед, а сегодня – суббота! Я ж говорил: что-то случилось!

Суббота?!

Это меня не было полтора дня, телефон разряжен… Да все ж с ума сходят, наверное!

Я пытаюсь вскочить, но бьюсь коленом о стол, а голова тут же начинает кружиться. Чай в кружках идёт рябью, потом закручивается в водовороты и вырастает тремя смерчами, чайник на