Отрицательно качает головой.

— Я хочу общаться со своим ребёнком. Я и так пропустил шесть лет его жизни.

— В тебе говорит эгоизм, - в мой тон просачиваются нотки укора.

— Называй это, как хочешь. Но Влад такой же мой ребенок, как и твой.

Соболев от своего не отступится, даже нет смысла надеяться, что получится донести до него всю сложность ситуации. Так что остается работать с тем, что есть.

— Влад вообще не помнит времени без твоего мужа? — интересуется, снова повернувшись от лобового стекла ко мне. — Он его с самого рождения растит, что ли?

— Да.

— Как так получилось? Ты вышла замуж, будучи беременной?

— Нет, Влад был грудным, когда я вышла замуж.

— Ты беременная ходила на свидания? — Соболев сейчас еще напряженнее, чем в начале разговора. Впился в меня чёрными, как ночь, глазами и будто пытается прочитать мои мысли.

— Это долгая история и не предмет нашей встречи, — вздыхаю. У меня нет никакого желания рассказывать Диме про свою беременность, знакомство с Игорем, роды. — Но Влад знает моего мужа с младенчества и называет его папой, носит его фамилию и отчество. И если сейчас сказать Владу, что на самом деле у него другой папа, будет катастрофа. В первую очередь, для ребенка.

О том, что будет катастрофа еще и для моей семьи в целом, я не говорю. Соболеву наплевать на мою семью и на моего мужа.

— Ситуация сложная, — согласно кивает. — Но тем не менее, я уверен, что мы можем найти выход. Как вариант, не говорить Владу сразу, что я его настоящий отец. Сказать позднее, когда наступит для этого благоприятный момент.

Такое предложение вызывает во мне искреннее изумление. Я даже не сразу нахожусь, что ответить.

— Ты же хочешь, чтобы Влад называл тебя папой, носил твою фамилию, отчество и так далее, — едко замечаю.

— Да, безусловно, хочу. Но это не первостепенное, я готов ждать, сколько потребуется. Я никогда не говорил, что надо вываливать на ребенка правду в мою первую же встречу с ним. Я готов ждать, сколько потребуется. Сейчас я хочу хотя бы просто общаться с ним, видеться, гулять, играть… – Дима замолкает на полуслове и глядит на меня с мольбой в глазах.

Если так, то уже легче. Но все же много вопросов.

— Окей, — развожу руками. — И как ты себе это представляешь? Я приведу тебя к ребенку и скажу: «Владик, познакомься. Это дядя Дима. Он иногда будет с тобой гулять и играть». Так?

Дима неопределённо ведет плечами.

— Ну а почему нет? Можно и так.

Фыркаю и отворачиваюсь обратно к лобовому. Счастливые влюблённые пары и семьи с маленькими детьми гуляют по парку. Смеются, оживленно разговаривают, едят мороженое и сладкую вату. Счастье этих людей так сильно контрастирует с трагедией в моей жизни.

Чувствую, что начала болеть голова. Зажмуриваю глаза и тру виски.

— Тебе плохо?

— Нет, все в порядке, — размыкаю веки и снова поворачиваюсь к Диме, вдыхая полной грудью. — Есть еще кое-что важное.

— Что?

— Мой муж. Я рассказала ему о тебе, и он категорически против общения Влада с тобой.

— Извини, Сонь, но мне наплевать на твоего мужа, — Дима даже снисходительно ухмыляется, мол, ерунда какая, муж.

Это ожидаемый ответ. Конечно, Диме наплевать на Игоря и его позицию по этому вопросу.

— А мне не наплевать. Он мой муж, он моя семья.

Я замечаю, как лицо Соболева брезгливо передергивается. Он сжимает челюсть и будто бы пытается погасить в себе вспыхнувшие эмоции.

— Хорошо, – напряженно выдавливает. – Если это для тебя так важно, давай я поговорю с твоим мужем?

От такого предложения я аж теряюсь. Дима это серьезно?

— Нет, — испуганно отвечаю. — Не надо. Это лишнее.

Мне даже страшно представить, как может пройти встреча Игоря и Димы. Лучше бы ей никогда не бывать.

— Как хочешь, — безразлично жмёт плечами. — Я не лезу в твою семью, Сонь. Я просто хочу общаться со своим ребенком. Я никогда не бросал ни тебя, ни его. Инициатором нашего расставания была ты, а что касается Влада, то я просто о нем не знал. Теперь я о нем знаю и хочу присутствовать в его жизни.

Слова о том, что инициатором расставания была я, заставляют меня встрепенуться и ощетиниться. Возмущение вспыхивает в груди.

— Вообще-то, это ты тогда безразлично ушел, а потом вовсе исчез, — обвинительно бросаю, повысив тон.

— После того, как ты сказала, что мы не можем быть вместе из-за твоего папы и отказалась выходить за меня замуж, — напоминает. — Снова опустимся до взаимных обид и упреков или все-таки попробуем решить вопрос? — выгибает бровь.

Шумно выпускаю воздух из лёгких. Дима прав. Хватит упрекать друг друга. Надо уже проехать эти обиды раз и навсегда.

Мы снова погружаемся в молчание. Я облокачиваюсь затылком на подголовник и просто рассматриваю Диму. Опять чувствую себя ужасно виноватой за то, что пожелала ему смерти. Человек, которого я любила больше всех на свете, оказался жив. Разве это не чудо? Я ведь радоваться должна, что с Димой все хорошо.

Но почему-то его воскрешение не принесло мне радости. Странно. Сказал бы мне кто-нибудь семь лет назад в больнице, что Дима на самом деле жив, я была бы самой счастливой на свете.

А что я испытываю сейчас?

Не знаю…

С одной стороны, дикое желание прижаться к Диме всем телом, почувствовать его тепло, вдохнуть запах. А с другой стороны, ненавижу Соболева. Уже даже не понимаю, за что конкретно.

Дима ощущает на себе мой взгляд и поворачивает голову. Тоже опускается затылком на подголовник и смотрит. В салоне автомобиля гробовая тишина, где-то на заднем фоне слышны громкие веселые голоса и детский смех. Вдруг вспоминаю, что, когда мы расставались, в том парке тоже кто-то смеялся, и мне казалось, что это смех на похоронах.

— Прости меня, Дима, — едва слышно произношу.

— За что? — так же тихо уточняет.

— За то, что сказала, что лучше бы ты действительно умер. На самом деле я так не считаю.

— Я знаю… Ты тоже прости меня за то… — он на секунду запинается. — За то, что произошло в твоей квартире. Я был не прав.