— Ну что за женщина! — Хозяйка дома хлопнуларуками по коленям. — Язык бы ей оторвать. Я иногда готова ее простопридушить.

— А говорили — она ваша надежда и опора, —припомнил Кудесников.

— Фаина нам сама это постоянно внушает, — усталоответила Тамара. — Просто гипнотизер, а не тетка. Кому угодно головузаморочит. Не хочется, чтобы вы подумали, будто я решила ей отомстить, но впоследнее время она постоянно крутилась вокруг Андрея. Они друг другастоили, — не удержалась и добавила она. — Я не любила своего зятя. Этопреступление?

— А что бы вы стали делать, если бы ваша сестраразвелась с мужем и место для Стаса Елагина освободилось?

— Маришка никогда не выйдет за него замуж, —печально заметила Тамара. — Она идеалистка. Для нее брак — это высшеепроявление чувств. Дико звучит, правда?

Кудесников охотно согласился, что дико. Он и сам считал, чточувства чувствами, но брак — вещь особенная. От него бывают дети, а это самыеопасные на планете существа. Они безраздельно завладевают помыслами своихродителей и издеваются над ними самыми изощренными способами.

Звонок Дашки, как всегда, застал Кудесникова врасплох. Онамогла не звонить ему по нескольку месяцев, но стоило Дашкиному мужу — пожиломусолидному дяденьке, чиновнику какого-то министерства — отбыть в командировкуили отпуск, как ей немедленно требовался Арсений.

— Люблю, скучаю, жду, — пропела она в трубкувместо приветствия. При этом Дашка была на все сто процентов убеждена, что ееон ни с кем перепутать не может.

Их связь продолжалась уже несколько лет, но не прискучила,напротив — доставляла обоим все большее удовольствие.

— Что, лысый уехал по государственной нужде? — втон ей ответил Кудесников.

— Не такой уж он и лысый, — засмеяласьДашка. — К тому же осенью собирается делать пересадку волос. Так что будетлохматый.

— Ну да. А если вдобавок ты его с годик подержишь нахлебе и воде, то он станет похож на Мэрли-на Мэнсона и ты окончательновлюбишься в него.

Дашка захохотала в голос, видимо, представив себе этукартину. Отсмеявшись, требовательно заявила:

— Приезжай прямо сейчас. Продолжим диспут в болееподходящей обстановке.

— Извини, дорогая. Я ведь кроме того, что обожаю тебя,еще и немного работаю. В настоящий момент я сижу в…

— …клозете!

— Грубо. В машине. И пытаюсь преодолеть пробку длиной вкилометр, опаздывая на одну очень важную встречу. Давай позвоню, когда закончу?

— Другого послала бы, честное слово, — вздохнулаДашка. — Ему девушка сама на шею вешается, а он делами отговаривается.Убью я тебя когда-нибудь, господин частный детектив. И учти, у меня каникулы —два дня. Но завтра я хотела девчонок пригласить.

— Понял. Считай, я уже у тебя! Что пить будем?

— Хозяйственный ты наш! Все готово, включая меня. Жду.

* * *

Кудесников любил бывать у Дашки дома. Там было тихо,спокойно и уютно. Окна квартиры выходили в старый московский сквер, отчеговоздух, особенно летними вечерами и ночами, был неизъяснимо прекрасен. Но этобыла не та квартира, где его подруга проживала с мужем. «Я не враг своимбудущим детям, — говорила Дашка. — Соседи не дремлют, а мужья имеютотвратительную привычку неожиданно возвращаться. Поэтому если изменять папеКарло, то в родовом гнезде». Родовым гнездом она называла квартиру, котораядосталась ей в наследство от бабушки, а папой Карло — мужа, по паспорту КарлаБорисовича.

…Выпив и немного поболтав, они вдруг одновременно с особымвыражением посмотрели друг на друга. И рассмеялись.

— Арсений, дуй в ванну, — приказала Дашка, —я пока постелю.

Когда он вернулся, широченная кровать была уже готова купотреблению. Кудесников с удовольствием раскинулся на ней, с некоторымнетерпением наблюдая за быстрыми перемещениями хозяйки дома. Перехватив еговзгляд, она развеселилась:

— Не смей на меня так смотреть, я тебе не сексуальныйобъект. Я скоро — быстренько порядок наведу и в койку.

— Конечно, не сексуальный, — охотно согласилсяКудесников. — Я бы сказал — гиперсексуальный!

— Зря расточаешь комплименты, я уже раздеваюсь.

Это представление доставляло Арсению определенноенаслаждение, хотя в принципе для него специально не предназначалось.Собственно, Дашка не раздевалась — она минут десять снимала с себя украшения.По окончании длительной и сложной процедуры можно было вздохнуть с облегчением— одежда и белье летели в кресло уже через минуту.

Кудесников находил процедуру довольно эротичной и каждый разс удовольствием любовался грациозными движениями подруги. Сегодня, правда, емуэто что-то напомнило, показалось странно знакомым. Причем это точно не былосвязано с женщиной. Отмахнувшись от несвоевременных ассоциаций, Кудесниковпромурлыкал:

— Дашк, зачем ты столько побрякушек на себя надеваешь?Бусы, браслеты, колец немерено, цепочки. И так ведь красивая…

— Завидно? — не ответила, а как-то промычалаДашка, держа зубами то ли заколку, то ли шпильку. — Я же как ворона —люблю все блестящее. Вкус, понимаешь, плебейский, я же в пролетарской семьевыросла.

Дашкин отец был карьерный дипломат, а мать — профессор МГУ.

— И все это бижутерия, все дешевка, — снимаяукрашения, слой за слоем, продолжала резвиться Дашка. — Вот вышла бы язамуж за олигарха, так сейчас снимала бы не эту дешевку, а бриллианты, изумрудыи сапфиры стоимостью в миллион долларов.

И снова неясное, легкое беспокойство охватило Арсения. В чемпричина, он так и не понимал, а концентрироваться на проблеме, если и былапроблема, не хватало воли. Что, впрочем, объяснимо — когда рядом находиласьДашка, он мог концентрироваться только на ней.

— Если бы ты вышла замуж за олигарха, то с меня бысейчас снимали скальп.

Дашка снова радостно засмеялась, а Кудесников вдруг опятьощутил непонятную обеспокоенность.

— Ты завершишь, наконец, экзекуцию? Мужчина умирает! Ато давай помогу.

— Ты мне в другом поможешь. Это я уж как-нибудь сама.Все, серьги остались.

* * *

Кудесников не остался на ночь — хотелось как следуетвыспаться, да и голодного Мерседеса было жалко. Спал он крепко, но под утронеожиданно проснулся. Проснулся с чувством смутного беспокойства, того самого,которое он испытал вчера, глядя на Дашкины фокусы с украшениями. Вот ведьпроклятая натура: пока не разберется даже с малейшим сомнением — не успокоится.Единственное, в чем Арсений был абсолютно убежден — это не связано с еголюбовными приключениями.