или гелий. Чтобы подняться – сбрасывал балласт или разжигал горелки. Кажется, все просто, но мастерство здесь в том, чтобы понимать, когда какой метод выбрать. Гелий выходил из клапана в верхней части шара, когда я тянул за белую пятнистую веревку. Стоило мне потянуть за черную веревку, как клапан закрывался. Клапан состоял из двух стальных пластинок и пружины, и мне было сложно понять, как столь маленькая штучка может стоить десять тысяч фунтов. Кроме того, была еще и гелиевая труба, по которой, потянув за красную веревку, я мог выпустить весь гелий из внутренней камеры розьера. В верхней части оболочки находилось окно для горячего воздуха, которое открывалось, когда я тянул за красно-белую веревку с идущими по спирали полосками. Чтобы закрыть окно, мне нужно было потянуть за вторую черную веревку. Были и две других веревки, которые использовались лишь при посадке.

В разгар дня тепла от солнца и горелки, работающей на минимальной мощности, хватало, чтобы увеличивать объем гелия и медленно поднимать «Британник Челленджер» до нужной высоты. Вместо того чтобы выключать горелки, как делают некоторые, я выпускал немного гелия или горячего воздуха. Выключать горелки в этой среде было слишком рискованно. Чтобы подняться выше в самое холодное время суток, я закрывал все клапаны и разжигал горелки вместо того, чтобы сбрасывать балласт. Именно в такие моменты лучше всего работал автопилот.

Если бы я летел по тому же маршруту на шаре, наполненном горячим воздухом, мне приходилось бы постоянно им управлять, но в ходе этой экспедиции я часто сидел на переносном холодильнике, покрытом пенопластом, чтобы у меня не мерзла попа, пил суп и смотрел по сторонам. Вид с «Британник Челленджера» открывался восхитительный, и поскольку было гораздо теплее, чем я ожидал, я немало времени просто глазел на красоты. Если я не поднимался выше 1500 м, то под тентом, который я поставил, как палатку, над корзиной, было около –10 °C. Снаружи было около –15 °C – холодно, но терпимо. Я боялся, что будет гораздо морознее.

Люк посоветовал мне подняться на 2100 м, чтобы найти путь на 350°, но я не внял его рекомендации. Я держал курс на 355° и был весьма доволен, ведь он позволял мне лететь на высоте 1650 м, где воздух был значительно теплее. К счастью, я знал, что Брайан не возражает.

– Раз автопилот кое-как работает, может, выставишь курс на три-пять-пять и еще часок поспишь? – предложил он в ходе прошлого ежечасного созвона.

Заснуть оказалось непросто. На земле я несколько недель прекрасно спал в корзине, но в воздухе появились неудобства. В корзине было тесно, я не доверял автопилоту и потому не мог расслабиться, а периодический рев горелок не давал мне заснуть. С момента взлета прошли почти сутки, но я с тех пор проспал не больше часа. Пока я держался, черпая силы в нервном возбуждении, но не знал, сколько еще протяну без нормального отдыха. Мне не хотелось клевать носом, когда я доберусь до полюса.

Несмотря на недостаток сна, холод и неудобство, я считал себя настоящим счастливчиком – ведь мне выпал шанс прилететь на Северный полюс на воздушном шаре. Немногим удается исполнить свою мечту, но я вошел в их число.

Вид был поистине великолепным. Бо́льшую часть времени я летел высоко над облаками, но иногда спускался достаточно низко, чтобы коснуться их верхушек, и испытывал при этом пьянящее чувство, с которым Нильс Стриндберг познакомился, когда злополучный «Орел» медленно снижался ко льдам. Внизу все было белым, вверху синело небо, расчерченное легкими полосками высоких перистых облаков. Красота ослепляла, но лучший вид открывался, когда облака на время рассеивались и внизу показывался лед, отчего я вспоминал о трех своих попытках добраться до Северного полюса пешком.

Впервые я отправился туда в 1983 году. Мне было 26 лет, я жаждал приключений, но опыта у меня не было, и тогда я усвоил самый суровый урок в своей карьере путешественника. Чувствуя себя ужасно одиноким – в тот год я один отправился покорять Северный полюс, – я на прощание махнул рукой самолету «Твин Оттер», который доставил меня на мыс Колумбия на острове Элсмир в Канадской высокоширотной Арктике, и устроился на первую ночевку на льду, решительно настроенный пройти 413 морских миль всего за 40 дней. Мне нужно было в среднем преодолевать по 11 миль в день. Вскоре я понял, какой глупой была эта цель, – за первый день мне удалось пройти всего одну милю. Продвинуться на 10 м было уже большим достижением. Мне приходилось тащить сани по ледяным глыбам и торосам, которые вгрызались друг в друга и расчерчивали лед всюду, насколько хватало глаза. Это было все равно что тащить несколько десятков килограммов по движущейся полосе препятствий с рассыпающимися баррикадами, которые переворачивались при первой же попытке перебраться через них. За три дня я прошел всего пять миль. Шесть недель спустя, когда я упал с 5-метрового тороса и сломал два ребра, моей миссии пришел конец.

Я не отваживался вернуться на Северный полюс еще 14 лет. За это время я пешком покорил Южный полюс и Северный магнитный полюс, дошел под парусом до Южного магнитного полюса и взобрался на самую высокую гору каждого континента, включая Эверест. Лишь после этого я решился на самое сложное для себя испытание. И снова Арктика не покорилась нам с Руне Гьелднесом, с которым я пытался совершить путешествие без поддержки.

На следующий год, 28 апреля 1998 года, мы с Руне наконец добрались до вершины мира. Мы провели на льду 55 дней, и Руне стал мне братом. Он спасал меня, когда я проваливался под лед, лечил мои обморожения и каждый вечер готовил нам еду. Когда он хандрил и терял запал, я его подбадривал. Вместе мы были великолепной командой.

В полете мне хотелось бы, чтобы со мной был кто-то вроде Руне. Человек, с которым можно поговорить и разделить управление шаром, чтобы спать по очереди. Но в тот момент Руне был далеко внизу и без поддержки пересекал Арктику, идя из Сибири к полюсу, а затем в Канаду. Это было грандиозное путешествие, в которое Руне отправился со своим другом Туре Ларсеном. Представляя, как они тащат сани по льду, я жалел, что не взял с собой Клайва Бейли или Гэвина Хейлса. Они оба просились в полет, но я ответил отказом, поскольку двое пилотов не поместились бы в корзине. Теперь мне казалось, что я поступил эгоистично, отправившись к полюсу один, ведь они потратили столько времени и сил на подготовку к полету. Я успокаивал