Следующее важное событие произошло, когда я впервые сумел по-нормальному сходить в туалет в воздухе. Я боялся этого момента и решился впервые испражниться лишь после более чем 36 часов полета. Может показаться, что в этом нет ничего сложного, но сходить по-большому в тесной открытой корзине на высоте 1500 м над землей при температуре –10 °C все же не шутка. Как ни странно, туалетная тема больше всего интересовала множество теле- и радиожурналистов и представителей печатной прессы, с которыми я связывался с шара. Никаких загадок в этом нет. Я просто натянул целлофановый пакет на ведро и приладил к нему специально изготовленный стульчак. Этот стульчак был покрыт мехом – не ради комфорта и не в качестве изощренного фетиша, а исключительно ради того, чтобы моя попа не прилипла к пластмассе на морозе. Закончив, я сбросил пакет за борт, надеясь, что внизу не окажется белых медведей. Не считая песка из балластных мешков, это единственная вещь, от которой я планировал избавиться в ходе путешествия. Я считаю, что Арктика должна оставаться такой, какая есть, и потому намеревался забрать все остальное домой.

Я проснулся после полутора часов неглубокого сна, совершенно сбитый с толку. Солнце светило круглые сутки, и потому я потерял счет времени. Мне пришлось заглянуть в бортовой журнал, чтобы определить, что идет третий день полета, вторник, 30 мая. И все же я не мог понять, утром я проснулся или днем.

Предположив, что время утреннее, я позавтракал апельсинами, которые купил в Лонгйире незадолго до взлета. Вкупе с имбирным печеньем они составили мой основной рацион. Я хранил их, свесив за борт корзины, отчего они были полузамерзшими и особенно освежающими.

После завтрака я заменил баллоны с пропаном. Два из них почти опустели. Я боялся, что не услежу за расходом топлива и питающий горелки баллон исчерпается, а это лишит меня возможности снова разжечь пламя. Чтобы не допустить этого, я менял баллоны, пока в них оставалось около десяти процентов топлива.

Я спал в кислородной маске. После незапланированного подъема на 2900 м я не мог рисковать. Я надевал ее перед сном, но только теперь понял, что кислород в нее не поступал: расходомер показывал нулевые значения. К счастью, у меня было несколько бутылей со сжатым кислородом, с помощью которых я мог выиграть время в экстренной ситуации, но очень плохо, что жидкий кислород не работал. Мы отдали целое состояние, чтобы доставить его в большом сосуде Дьюара в Лонгйир, и его должно было хватить на 10–14 дней. Без него длительность моего возможного полета на большой высоте сильно ограничивалась. Я молился, чтобы погода не изменилась и мне выпал бы шанс долететь на небольшой высоте до самого полюса, ведь иначе моей миссии пришел бы конец.

Хуже того: автопилот по-прежнему не работал как следует. Я сказал об этом Клайву во время следующего ежечасного сеанса связи.

– Кажется, мы поняли, в чем дело, старик, – ответил он.

– Правда, юноша? И каков вердикт?

– Если вспомнить последние пару дней, он нормально работал ночью, при меньшем солнечном нагреве. Он плохо справляется с задачей днем, поэтому использовать его следует только по ночам. Днем будешь управлять шаром вручную, а ночью – спать.

Я не слишком обрадовался таким новостям. Я был измотан. С момента взлета из Лонгйира прошло более сорока часов, а проспать мне удалось меньше трех. Мне казалось, что у меня не получится весь день управлять полетом вручную. Раздосадованный, я высказал свое недовольство Клайву.

– Смотри сам, старик… Это ведь тебе лететь на этом шаре. Чего ты хочешь? Вернуться? – ответил он.

Он был прав. У меня не оставалось выбора, кроме как лететь дальше. Я решил запустить автопилот, надеясь, что в какой-то момент он зафиксируется на заданной высоте. Я проверил курс и скорость, пока «Британник Челленджер» поднимался на 3000 м, отмечая направления движения шара при наборе каждых 30 м высоты. Затем я вернулся на 1200 м, слушая переговоры пилотов на высокочастотном радио, и стал ждать своей очереди выйти на связь с радио «Исландия».

– Здравствуйте, это «Спидберд» ноль-пять-четыре.

Позывной рейса «Бритиш Эйрвейз». Я прослушал переговоры пилота с исландским диспетчером и при первой возможности подал голос.

– Это гольф-браво-янки-зулу-икс-рей.

Пилот, должно быть, решил, что я лечу на реактивном самолете, пересекающем Северную Атлантику. Я попросил его передать мои координаты исландскому диспетчеру.

– Говори, старик, – кратко ответил он.

– Высота: тысяча двести метров. Скорость: шесть узлов. Прием.

– Можешь повторить?

– Высота: тысяча двести метров. Прием.

– Повтори, пожалуйста, еще раз? Может, двенадцать тысяч метров?

– Нет, тысяча двести метров.

– А скорость?

– Шесть узлов.

– Можешь повторить? Шестьсот узлов?

– Нет, шесть узлов.

Пилот «Бритиш Эйрвейз» не сразу понял, кто я такой, но затем догадался, что говорит с воздухоплавателем, о котором предупреждали в извещении NОТАМ[21]. Теперь ему не хотелось прерывать сеанс связи.

– Как дела, «Британник Челленджер»?

– Очень хорошо. Но болтать не могу. Садится батарея.

Пилот немного подбодрил меня, передал мне последнюю метеосводку и пожелал удачи. Затем снова воцарилась тишина.

Около 17:30 система GPS сообщила, что я прошел важную веху – оказался к северу от 85-й параллели. Это была точка невозврата, отмеченная красным на карте. Теперь, совершив посадку, я оказался бы вне досягаемости спасательного самолета. Мне пришлось бы, как и Андре, тащить сани по льду, чтобы добраться до места, откуда меня смогут забрать на самолете или вертолете. Даже в этом случае спасательная операция могла закончиться неудачей, поскольку подтаявший лед вполне мог не выдержать веса самолета. Тогда мне пришлось бы разбить на льду лагерь и ждать, когда мимо пройдет один из летних ледоколов, держащих курс на Северный полюс.

Клайв позвонил и велел выбросить дымящуюся литиевую батарею. Он объяснил, как через автомобильный прикуриватель подключить автоматическую систему позиционирования и спутниковый телефон к свинцово-кислотному аккумулятору. Я приладил детали друг к другу и сам удивился, когда устройства заработали. Затем я провалился в полусон.

– Гольф-браво-янки-зулу-икс-рей, прием! Говорит Исландия.

Я услышал позывной, но решил, что он мне приснился.

– Гольф-браво-янки-зулу-икс-рей, прием! Говорит Исландия.

И снова я не ответил. Мне хотелось, чтобы радио замолчало. Затем я вдруг понял: вызывают меня. Я схватил высокочастотное радио и ответил исландскому диспетчеру.

– Срочно. Инструкция немедленно сменить курс на ноль-один-ноль, – сказал он, а затем подключил меня к контакт-центру.

Раздался голос Клайва. Звучал он напряженно.

– Старик, я прочитаю тебе письмо Люка, – начал он. – AVN12Z показывает сильные изменения обстановки. Передайте Дэвиду, чтобы он поднялся и обязательно взял курс ноль-один-ноль. Это очень срочно. Люк.

Я врубил горелки на полную мощность, выбросил дымящуюся батарею и опустошил