себя лишь тем, что Клайв и Гэвин не имели опыта выживания при низких температурах. Хотя я был новичком в воздухоплавании, а они пилотировали шар гораздо лучше меня, я ожидал, что проблемы будут связаны с холодом, а не с управлением полетом.

Я принял окончательное решение, когда незадолго до моего отъезда на Шпицберген с Северного полюса вернулся Ранульф Файнс, сильно обморозивший несколько пальцев. Это произошло при гораздо более умеренной температуре, чем та, которая, возможно, ожидала меня в полете, но в палатке современного полярного исследователя есть хотя бы обогреватель, рядом с которым можно пересидеть мороз. А еще можно вернуться к хижинам на аэродроме на острове Уорд-Хант, как и сделал Файнс. На шаре пути назад нет. Ты отдан на милость ветров. Ты должен выдерживать мороз и знать, как не получить обморожение. Именно холод ослабил Андре, Стриндберга и Френкеля. Несмотря на весь свой опыт воздухоплавания, они не выдержали испытания суровым климатом Арктики. И Нансен, и Йохансен смогли бы пешком пройти то расстояние, которое отделяло Андре от суши, когда он бросил «Орла», но Андре с ним не справился, потому что не был ни физически, ни психологически готов к тяготам пешего перехода по льду.

Мои раздумья прервал звонок из штаба экспедиции. Я прихватил с собой несколько книг, чтобы коротать время, но пока не успел заскучать. Клайв и Брайан звонили мне каждый час, чтобы дать новые инструкции, и обычно напоминали мне потреб-лять достаточное количество калорий.

– Чем ты питаешься? – раздался спокойный и сдержанный голос Брайана Смита, бывшего пилота «Бритиш Эйрвейз»; голос, преисполненный авторитета.

– Господи! Бога ради, Брайан, оставь меня в покое!

– Нет. Дэвид, мне нужно знать, чем ты питаешься.

– Ничем. Кусок в горло не лезет.

– Как это – ничем? Тебе нужны калории и вода. На высоте обезвоживание наступает быстрее, чем на земле.

– У меня кружится голова, и на сублимированную пищу мне и смотреть не хочется. Может, дело в высоте. Я ем имбирное печенье, шоколад, карамель и много свиных шкварок. Я просто не чувствую голода и не могу заставить себя приготовить арктическое варево, не говоря уже о том, чтобы съесть его.

Я ощущал небольшую слабость, но двигался мало, а потому не нуждался в большом притоке калорий. Меня больше всего заботил самолет, который должен был сопровождать меня, чтобы снять кадры для телевизионного документального фильма.

– Что там с самолетом сопровождения, Брайан?

– Слишком поздно. До тебя не добраться ни самолету, ни вертолету.

Эта новость меня очень расстроила, причем огорчился я не столько за себя, сколько за Патрика О’Хагана, репортера с канала HTV, который несколько лет ждал моего полета на Шпицбергене. Теперь у него не было возможности снять нужный ему материал.

– Дэвид, назови свои координаты, курс, высоту и скорость.

– Погоди… Ты так часто мне звонишь, что у меня не было возможности их определить. Может, отстанешь от меня?

– Мы просто делаем свою работу, Дэвид. Я проверяю, все ли в порядке, – ответил Брайан.

Но мне надоели эти проверки. Я понимал, что созвоны необходимы, но они начали меня раздражать. Я решил, что пора нанести ответный удар. Завершив разговор, я изменил код на «Аргосе», электронном маячке, передававшем сигнал, на основании которого спутниковая сеть определяла мое местоположение с точностью примерно до 300 м. На устройстве также была цифровая клавиатура, чтобы я мог отправлять в штаб сообщения, выбирая один из двенадцати заранее заданных кодов, если остальные средства связи перестанут работать. Так, код 5 означал «травмирован, но могу лететь дальше», а код 4 – «технические проблемы, нужно приземляться». Когда полет шел по плану, я отправлял код 11 по нечетным часам и код 12 – по четным. Теперь я отправил код 0 – «проблемы из-за холода».

– Что случилось, Дэвид? Ты изменил код на «Аргосе», – сказал Брайан, снова позвонив мне через час.

– Я просто делаю свою работу, Брайан. Я проверяю, все ли в порядке, – ответил я.

К концу дня автопилот стал работать лучше. Я почти израсходовал один баллон пропана, у одного из спутниковых телефонов «Иридиум» села батарейка. Вечером я проверил все трубки, чтобы не допустить перекручивания, и обработал трубки и горелки химическим составом, препятствующим обледенению.

Клайв велел мне снова поспать, но у меня ничего не вышло. Рев горелок и движение корзины не позволяли мне заснуть, но хуже всего была теснота. Я попытался передвинуть балласт и снаряжение, чтобы стало немного просторнее, но места в корзине все равно было слишком мало, а после перестановок она накренилась. Как бы я ни перекладывал свой скарб, корзина не выравнивалась, отчего мне было не по себе, хотя борта и доходили мне до пояса. Теперь я понял, что купил слишком маленькую и хлипкую корзину для такого полета, но другой подержанной корзины на рынке не нашлось, а смысла тратить пятнадцать тысяч фунтов на новую я не видел, ведь старая стоила всего тысячу.

Чтобы сэкономить заряд спутникового телефона, я включил радио и через радиостанции «Исландия» и «Стокгольм» связался с командным пунктом.

– Поздравляю, Дэвид, – сказал Брайан. – Ты миновал отметку восемьдесят два градуса и пятьдесят пять минут северной широты.

Мы оба осознавали значимость момента – это была самая северная точка, до которой добрался Андре. К счастью, я летел на высоте 1500 м между плотным одеялом из кучевых облаков внизу и легкими перистыми облаками вверху. Андре на этой широте двигался существенно ниже облаков, непрестанно ударялся о лед и, вероятно, уже понимал, что вскоре его мечта окажется разбитой.

Отметка 82°55′ с. ш. стала для меня важной вехой. Хотя впереди меня ждали еще 425 морских миль, впервые я почувствовал, что эта безумная затея обернется успехом.

– У меня хорошее предчувствие, Брайан. Поверить не могу, что полет идет так хорошо, – сказал я. – Не хочу забегать вперед, но, может, начнешь изучать варианты обратной дороги?

Я попросил Брайана позвонить Дэйву Малоуни из Института исследований полярного шельфа, на случай если нам понадобится вертолет с внешней подвеской, который сможет подобрать меня в Канаде. Если бы судьба забросила меня в Сибирь, логистикой должны были заняться Геннадий Опарин, который бегло говорил по-английски, и Алексей Турчин. Тут, словно чтобы наказать меня за самонадеянность, из одного из навигационных приборов повалил черный дым.

– Черт, Брайан… От литиевой батареи автоматической системы позиционирования идет белый дым. – Я взял прибор, снял крышку и вынул батарею. Она по-прежнему дымила, чувствовался противный запах горелой пластмассы. – Теперь порядок, Брайан. Как думаешь, в чем причина?

Брайан сказал, что не знает, но изучит вопрос. Пока мне следовало ориентироваться на