Через пять минут они расселись по джипам и расстались еще насемь лет.

31 июля 1991 года президент США Джордж Буш и президент СССРМихаил Горбачев подписали Договор о сокращении стратегических вооружений,согласно которому в обеих странах арсеналы ракет большой дальности должны былиуменьшиться на одну треть.

19 августа 1991 года произошел знаменитый августовский путч.В Москву вошли танки. У главы путчистов тряслись руки, когда он произносил своюэпохальную речь перед телекамерами. Через два дня все было кончено. Осталисьтолько кадры хроники, разговоры, анекдоты, воспоминания, в основном приятные,поскольку с 19 по 22 августа в Москве было интересно, как никогда.

Один путчист повесился, другой застрелился, остальныезатихли в ужасе, но потом успокоились, встряхнулись и стали жить дальше.

В течение следующих семи лет Григорьев и Кумарин общалисьисключительно через связников, обменивались информацией по своим тайнымнаработанным каналам.

Встреча произошла в сентябре 1998-го. Она была короче ипрозаичнее предыдущей. В Нью-Йорке стояла страшная жара. Андрей Евгеньевичотправился на неделю отдохнуть на Гавайи, на этот раз один, без Маши. Кумаринпросто однажды оказался в соседнем шезлонге на пляже.

Их разговор длился не более десяти минут и касалсяпоследствий августовского экономического кризиса.

Григорьев назвал Кумарину имена нескольких крупныхчиновников, которые, по его сведениям, успели перекачать крупные суммы на своисчета в американские банки. Он знал это потому, что каждого чиновникафиксировало ЦРУ, и Макмерфи, составляя справки для своего руководства, иногдаконсультировался с Григорьевым, уточнял детали биографий, просил дополнитьпсихологические портреты, начертить схему прошлых номенклатурных связей, датьпрогноз возможных будущих взлетов и падений этих людей.

– Да, а как поживает ваша дочь? – спросил на прощаниеКумарин.

– Спасибо, отлично, – натянуто улыбнулся Григорьев.

На сем они расстались. Дальше опять были связники, и воттеперь Проспект парк, лужайка, скамейка и паника в глазах Кумарина.

В половине первого ночи Рязанцев отпустил, наконец, своихгостей, но не потому, что пожалел их, а просто сам устал и не мог большеговорить из-за зевоты, сводившей челюсти.

– Я разбужу шофера, он отвезет вас домой, – любезнопредложил он Маше, – а если хотите, можете остаться здесь. На третьем этажеполно свободных комнат. Я разбужу Светку, она вам даст чистое белье и все, чтонужно.

– Не надо никого будить, я на машине, – сказал Арсеньев.

– Да, спасибо, лучше меня Александр Юрьевич отвезет, –поспешно заявила Маша.

Рязанцев проводил их до ворот, поеживаясь от влажного ветра,попросил отправиться в больницу прямо завтра утром и обещал позвонить,предупредить врача.

Маша забралась на заднее сидение, сразу скинула туфли,потянулась и произнесла сквозь зевоту:

– Мне казалось, мы просидим у него до утра.

– Вы можете поспать, – Арсеньев выдвинул сиденье, опустилспинку.

– Правда, я подремлю немножко, если не возражаете.

– Спите на здоровье. Только скажите, куда ехать.

Маша назвала адрес и, помолчав, спросила:

– А вы в машине курите?

– Вообще-то да.

– Конечно, это же ваша машина.

– Да уж ладно, я потерплю.

– Ненавижу табачный дым. Но если очень сильно захочется,можете открыть окно. Я тоже потерплю.

– Не буду, не буду я курить, спите спокойно, – принужденнозасмеялся Арсеньев.

– Спасибо, – Маша потянулась и зевнула, – это очень любезнос вашей стороны. Я особенно ненавижу спать в дыму.

Они оба замолчали, и пока ехали до ворот закрытого поселка,не произнесли ни слова. Арсеньев старался не смотреть в зеркало, чтобы невстретиться глазами с Машей. В салоне было темно, он чувствовал ее запах,свежий и легкий, слышал, как она там возится, устраиваясь поудобней, и у негогорели уши. Ему хотелось, чтобы она поскорей заговорила. Сам он первымпочему-то не мог заговорить, слова вылетели из головы. Молчание с ней наедине втемной машине было каким-то странным, от него пересыхало во рту и сердце билосьчуть быстрей.

Но она так и не заговорила. Она уснула. Саня сначала простоне увидел ее в зеркале, а потом, обернувшись, обнаружил, что она улеглась насиденье, поджала коленки, положила руки под щеку и свернулась калачиком.

Саня перевел дыхание, он боялся, что не выдержит и ляпнеткакую-нибудь глупость, отвесит пошлейший пудовый комплимент или спросит, с кемона беседовала по телефону, – а собственно, почему это должно его интересовать?Какое ему дело?

Он съехал на обочину, вышел, достал из багажника плед ималенькую подушку, которые всегда возил с собой на всякий случай. Когда оннакрыл Машу и осторожно подсунул ей подушку под голову, она не проснулась,только пробормотала чуть слышно: “Thank you very much!"

Арсеньев поправил одеяло и, распрямившись, больно стукнулсязатылком о раму дверцы, но даже не охнул, наоборот, повторил про себя ее слова:“Thank you very much!” Боль привела его в чувство. Мгновение назад он чуть непоцеловал ее, спящую. Аккуратно прикрыв дверцу, он постоял у машины, выкурилсигарету, успокоился.

Прямо перед ним был указатель поворота на Волоколамку.Оттуда рукой подать до Лыковской улицы, до рекламного щита, под которым стоялидве бесхозные несчастные проститутки.

В кармане у него лежал конверт с фотографиями одной из них,в красном трикотажном платье, с длинными обесцвеченными патлами. Той, которуюподобрал “Фольксваген-гольф”. Потом ее выловили из озера Бездонка.

Фотографии были очень четкие, качественные, цветные. Всевидно – накрашенные губы, царапины на ноздрях, следы от пластыря. Гера Масюнинснимал лицо целиком и отдельные детали с небольшим увеличением.

Конечно, это другой округ, это совсем другая история, иникакого отношения к убийству Бриттена и Кравцовой несчастная проститутка неимеет, но для того чтобы окончательно убедиться, чтобы потом не кусать локти,как это получилось с пистолетом “ИЖ-77”, лучше все-таки попытаться хоть немногопрояснить картину.

Если бы сейчас у Сани в машине не спала Маша, он непременносделал бы небольшой крюк, посмотрел, стоит ли на прежнем месте подругаутонувшей проститутки.