– Погодите, погодите. Там какая-то мрачная история, кажется,погибла девочка, ее одноклассница, Лена, Люда, Лида… – он прикрыл глаза и защелкалпальцами.

– Люба, – подсказал Арсеньев.

– Да, кажется, но я не понимаю, к чему вы…

– Вам об этом кто рассказывал? Жена?

– Нет. Теща.

– Вы точно помните?

– О да, тещу свою покойную я никогда не забуду, – онусмехнулся, – каждое ее слово врезалось в память навечно, так сказать,отпечатано в мозгу каленым железом.

– Ну если каленым железом, я бы хотел услышать подробности.Что именно вам рассказала теща про девочку Любу? Когда, почему и при какихобстоятельствах она вам это рассказывала?

– Обстоятельства были самые неприятные. Это связано с первойпопыткой самоубийства. Галя наглоталась таблеток. Впрочем, тут вам лучшепоговорить с врачом. Я как тогда ничего не понял, так до сих пор не понимаю.Три раза она пыталась покончить с собой. Сначала таблетки, потом петля, потомокно на десятом этаже. После таблеток, то есть после первой попытки, ее матьрассказала мне историю про погибшую одноклассницу.

– Можно немного подробней? – попросил Арсеньев.

– Да что подробней? Какая-то девочка утонула у Гали наглазах. Кстати, а вы откуда знаете, как ее звали?

– От Светланы Анатольевны. Она считает, что ваша жена убиласвою подругу девочку Любу. Нарочно утопила.

– Что? – Рязанцев засмеялся. – Послушайте, ну вы же взрослыйчеловек, и у нас серьезный разговор. Светка не могла вам сказать такуюглупость, я даже не желаю это обсуждать, – он фыркнул и потянулся за очереднойсигаретой. – так вот, после первой Галиной попытки самоубийства теща,разумеется, во всем обвинила меня. И знаете, в чем конкретно я был виноват? –он сделал торжественную паузу и с кривой улыбкой произнес:

– В том, что уговорил Галю съездить на море. Вы понимаетеэту логику? Я нет. До сих пор не понимаю.

– Я не случайно спросил вас, боится ли Галина Дмитриевнаводы, – напомнил Арсеньев.

– Да совершенно не боится, чушь это. Все дело в эгоизме тещии в том, что она всю жизнь пыталась меня уязвить, сделать назло, настраивалаГалю против меня. Каждый раз, когда возникала возможность съездить на море всемвместе, теща срочно заболевала, и Галя оставалась в Москве. Но в тот раз янастоял на своем. Вы представить не можете, сколько потребовалось сил ивремени, чтобы убедить Галю отправиться всей семьей в Ниццу, на Лазурный берег.Мой друг, Джозеф Хоган, которого вы, Маша, хорошо знаете, пригласил меня ссемьей погостить на его вилле. Отказаться значило обидеть Джозефа. Он не хотелслушать никаких возражений. Это было правда замечательно. Только представьте:начало июня, Лазурный берег. Но с Галей с самого начала творилось нечтоужасное. Она вообще не выходила на улицу, сидела в комнате с закрытыми окнами изадернутыми шторами и вела себя совершенно невыносимо. На третий вечер мысобирались пойти ужинать с Джозефом. Он заказал столик в лучшем ресторане нанабережной, у самого моря. И можете себе представить, посреди ужина Галявскочила и убежала, ничего не объясняя. Разумеется, вечер был испорчен. А ночьюона заявила, что ей надо срочно лететь в Москву, будто бы она что-то тампочувствовала, из ресторана побежала звонить матери, и оказалось, что матьзаболела. Знаете, я уже так устал, что не возражал, отвез ее утром в аэропорт иостался с детьми еще на неделю, – он закрыл глаза и принялся массировать виски.– Сколько мне пришлось пережить, какой это был ужас.

– А вам не пришло в голову, что Галина Дмитриевнадействительно страдает водобоязнью? – осторожно спросила Маша.

– Ерунда, – он раздраженно махнул рукой, – она бы мнесказала. И потом, ее ведь обследовали врачи, и ни о какой водобоязни речи небыло. Все фантазии покойной тещи, и хватит об этом. Когда мы вернулись, яузнал, что Галя пыталась покончить с собой, выпила таблеток десять снотворного.К счастью, с ней рядом была Света. Она вовремя почуяла неладное и сделала все,что нужно.

– Вызвала “скорую”?

– А? Нет, она справилась сама.

– Как это?

– Промыла Гале желудок, и все. Если сделать это сразу, тоничего страшного. Нет, вы поймите, я очень известный человек, тогда шлапредвыборная кампания, и если бы стало известно, что моя жена пыталасьпокончить с собой…

– Да-да, это понятно, – кивнула Маша, – скажите, ГалинаДмитриевна как-то потом объяснила свой поступок?

– Нет. Она все отрицала. То есть она сказала, что ничего непомнит, ей казалось, будто она просто приняла перед сном несколько таблетоквалерьянки. А вообще, знаете, все, что касается Галиной болезни, вам можетрассказать ее лечащий врач. Мне тяжело это вспоминать, учитывая мое состояние…

– Погодите, получается, что единственным свидетелем первойпопытки была Лисова? – перебил его Арсеньев. – А вторая попытка? Вы сказали,это была петля?

– Ну да, примерно через полгода после случая с таблеткамиона пыталась повеситься здесь, на чердаке.

– Кто же ей помешал на этот раз? – спросил Арсеньев. – ОпятьСветлана Анатольевна?

– Да. Откуда вы знаете?

– Я просто предположил. Можно немного подробней? Как этопроизошло?

– Мы переезжали в этот дом, я с детьми оставался вмосковской квартире, Галя со Светой отправились сюда разбирать вещи, наводитьпорядок. На чердаке стояли коробки с книгами, еще не распакованные. Ночью Галеякобы понадобилась какая-то книга, она отправилась на чердак. Светазабеспокоилась, поднялась к ней и увидела, что она стоит на табуретке ипытается привязать веревку к крюку, на котором висит лампочка.

– Опять Галина Дмитриевна все отрицала? – спросила Маша, ипо лицу ее скользнула грустная улыбка. – Она, вероятно, сказала, что хотелапросто вкрутить лампочку?

– А веревка была от ящика с книгами, – задумчиво добавилАрсеньев.

– Да, все именно так, – раздраженно крикнул Рязанцев, – я непонимаю, куда вы клоните?

– Пока никуда, – пожала плечами Маша, – мы просто слушаемвас и задаем вопросы, когда что-то неясно. Расскажите, пожалуйста, о третьейпопытке. Там вроде было окно?

– Она пыталась выброситься, и опять рядом оказалась Лисова,которая ее спасла, и опять ваша жена все отрицала?

– Нет! – рявкнул Рязанцев. – Я снял ее с подоконника, я спасее, и она ничего не отрицала.

* * *

– Все натуральное: и борода, и бакенбарды. У меня волосы налице растут со страшной скоростью. Вернусь в Москву, сбрею, – ВсеволодСергеевич Кумарин наклонился и поднял с земли Христофора, посадил его к себе наладонь. – Вы даже спасибо не сказали, – заметил он и почесал котенка за ухом.