то ты — разбойник. Только все считают тебя уважаемым гражданином.

— Нет. Всё наоборот.

— Объясни, — заинтересовался Талл.

— Я — не гражданин Римской империи, не уважаемый горожанин. Я — раб. Беглый.

Сердце Аскания сжалось. Столько пережить и умереть на кресте, как простой разбойник? Тогда ради чего произошло то, что произошло?

— И я беглый раб! А куда ещё идти беглому рабу, как не в разбойники?

— Нет. Я хочу домой…

— А где твой дом?

— Далеко. В Вифинии.

— Что это?

— Страна такая. Около Эвксинского Понта

— А где это?

— Ты совсем не образован? — Удивился Асканий.

— Я сельский раб. Таким, как я, образование не дают.

— Понятно. Мой дом за двумя морями и несколькими странами.

— Далеко…

— Очень.

Талл полулежал, привалившись к столу и прикрыв глаза. О чём думает этот неграмотный разбойник? Возможно, о родителях, а, может быть, о детях и жене. Где его семья? Осталась в рабстве или вместе с ним скрывается в глухих лесах и болотах? Асканий незаметно рассматривал своего вынужденного приятеля. У него были прямые чёрные волосы, нос с горбинкой и тонкие губы. Худые жилистые ноги высовывались из-под серой туники. Хорошо развитые, мускулистые руки контрастировали с тонкими пальцами.

— Как думаешь, после смерти есть что-нибудь? — Вдруг спросил Талл.

— Смерти нет.

— Это как? — Удивился разбойник.

— Разве смерть имеет отношение к нам? Ведь пока мы живы, её для нас нет, а когда умрём — нас для неё не станет.

— Интересно, но не понятно. Всё-таки я боюсь смерти. Хотя не верю, что мы просто умрём, и ничего больше не будет. Тогда зачем мы жили?

— Мы живём ради будущего. Ради будущего наших душ, — Асканий удивился собственным словам, он никогда даже не задумывался о том, что говорит, но сейчас его мысли текли так легко, как будто он размышлял об этом долгие годы. — Каждый человек живёт много раз, постоянно накапливая опыт и изменяясь. Очень важно накопить хорошее, только мало кто придаёт значение своим поступкам, не понимая, что каждый наш шаг записывается.

— Где записывается? Кем?

— Небесами, богами… как тебе больше нравится. Иногда прошлое возвращается к нам в виде повторяемости событий или снами.

— Что такое «повторяемость событий»?

— Это когда тебе кажется, что какое-либо чувство или ситуацию ты уже переживал.

— Правда, такое бывало со мной, — Талл посмотрел на Аскания с интересом. — Расскажи ещё что-нибудь.

— Я не знаю, что рассказать.

Разбойник взял его за руку.

— Возможно, скоро мы умрём. Скажи мне, ты, умный человек, какому богу мне молиться? Их так много: Юпитер, Митра, Бахус, Кибелла. Вот ещё странный еврейский Бог. Кому довериться?

Голос Талла задрожжал от нетерпения.

— Тому, в кого веришь, — твёрдо ответил Асканий.

— Но я никому не верю, — зашептал разбойник. — Я даже боюсь сознаваться в этом.

— Это плохо. Ведь в кого-то ты веришь? Может, в какого-нибудь смертного?

— Не знаю. Мне никто не был близок. Я всегда один. Но вот что… только не смейся. Сейчас мне так хорошо, как никогода раньше не было.

— Я не смеюсь.

— Я верю… в тебя, — Талл испугался, что Асканий всё же засмеётся, и поторопился продолжить: — Может, это потому, что ты стал моим товарищем по несчастью?

— Думаю, верить в меня, как в бога не стоит.

— Но если, допустим, я верю Митре, а ты — Кибелле и мы умрём одновременно. То к кому мы попадём?

— Ты — к Митре, я — к Кибелле.

— Значит, богов много и им всем хватает места на небесах?

— Нет, я думаю, Бог — один…

— Это уже что-то! Кто он? Ты можешь назвать его имя?

— Нет, я его не знаю.

— Но разве можно молиться богу, не называя его имени?

— А ты называй имя своего бога.

— Я запутался! — Талл нервно подскочил. — Объясни!

— Сначала сядь. Тот, кто надо всеми не один, он ЕДИН. Он настолько великодушен, что позволяет людям воспри… понимать себя по-разному. Мне так кажется, — смутился Асканий, ему показалось, что в его голосе прозвучали поучающие нотки.

— То ты утверждаешь, что бог один, а то говоришь, что их много. Это сложно для меня.

Асканий покачал головой.

— Я ничего не утверждаю, я только осмеливаюсь предпологать. Живущий ничего не может о Боге знать, он может только ВЕРИТЬ в Него.

— Но в начале ты сказал, что можно верить в другого человека, в такого же смертного…

— Если ты поверишь в смертного, как в Бога, значит, он станет бессмертен, он — часть Бога, он — божество.

Асканий закрыл глаза. Ему стало спокойно, он примирился с мыслью о смерти. Всё, что случилось — уже случилось. И незачем тратить энергию на возмущение. Нужно подумать, как случившееся можно использовать.

НОНЫ СЕНТЯБРЯ 822 г. ПО РИМСКОМУ КАЛЕНДАРЮ. (5 СЕНТЯБРЯ 69 г. НАШЕЙ ЭРЫ.)

Прошли дни, которые стороннему наблюдателю могли показаться однообразными. Но для Аскания и Талла они были наполнены смыслом. Они много говорили, узнавая друг о друге всё больше и больше. Талл не переставал удивляться и восхищаться своим неожиданным товарищем. Он ощущал себя неопытным юнцом рядом с Асканием, хотя был старше его не менее, чем на десять лет. Простой раб, выросший на ферме, необразованный и ограниченный, Талл видел жизнь очень однообразной и неинтересной. Асканий же открывал перед ним её красоту и глубину, рассказывал о далёких странах, в которых успел побывать и об интересных людях.

Талл окружил друга заботой, и тот с каждым часом становился всё крепче. Он умудрился уговорить тюремщика принести мази и живительные бальзамами, состоящие в основном из артемизии, вербены и вороньей ноги. Через три дня Асканий уже мог самостоятельно вставать и немного ходить. Его руки полностью подчинялись хозяину, а по-настоящему беспокоила только спина. Талл волновался, что её ушибы могут сказаться в будущем. При этом Асканий напоминал ему, где они находятся, намекая на то, что будущего у них нет.

В одну из ночей Талла что-то разбудило. Сначала он подумал, что это Асканий зовёт его, но тот, похоже, спал, ровно и спокойно дыша. В камере было темно, потому что огня в лампе не хватало на всю ночь, и часа за два до рассвета она гасла. Что могло разбудить его? Талл пошевелился, устраиваясь поудобнее.

— Ты тоже слышал это? — Раздался вдруг голос Аскания.

— Я думал, ты спишь. Сам не пойму, от чего проснулся.

— Прошлой ночью я услышал шорох с северной стороны, но не придал ему значения. Сегодня — тот же звук. Он очень тихий, но только что, перед тем, как ты проснулся, раздался двойной металлический стук. Такое впечатление, что в соседней камере делают ремонт.