Он был прав, но все равно…

– Хочу доказать, – сказал я. – Сделать что-то настоящее.

– Разве ты обязан кому-то что-то доказывать? – спросил Лион.– Это глупо. Это детскость… вот так!

Ухмыльнувшись, он показал мне язык.

– Ну как ты не поймешь, – пробормотал я. – Вот мои… моиродители.

Я замолчал, и Лион пришел мне на помощь:

– Они умерли, ты говорил. Мне очень жалко, но разве из-заэтого ты должен рисковать жизнью?

– Ты не все знаешь. Они не просто умерли, Лион. У нас какзаведено… каждому человеку дается пай на жизнеобеспечение. На фильтрованныйвоздух, воду, радиационную защиту. Пай выдается на всю жизнь, но он покрываетлишь часть расходов. Остальное нужно зарабатывать. Родители потеряли работу… ипроедали свой социальный пай. Когда они поняли, что работу уже не найдут…

– Их… убили? – Глаза у Лиона расширились.

– Нет. Нас бы выгнали из купола. И родителей, и меня. Аснаружи долго не живут. Поэтому родители пошли в центр эвтаназии, он называетсяДомом Прощаний. Остатки своего пая они переписали на меня, чтобы я мог вырастии получить работу.

Лион побледнел.

– Так бывает, – сказал я. – Ну, планета у нас такая, неприспособленная для людей, понимаешь?

– Тиккирей…

– Да ладно. – Я снова посмотрел в окно. – Я бы тоже таксделал на их месте. Но теперь я думаю, ведь это должно было случиться не зря?Не просто затем, чтобы я остался жить. Мне нужно сделать что-то большее. Что-тонастоящее. Например, помочь фагам победить какую-то большую несправедливость.

– А ты не хочешь вернуться на свою планету и всем тампомочь? – спросил Лион.

– Как помочь? У нас демократия. Любой может с планетыулететь, если ему не нравится. Мы сами голосуем за социальную службу. Исоциальные чиновники – они вовсе не злодеи. Говорят, что пай понемногуувеличивается, может быть, лет через сто воздух и вода станут бесплатными.

Лион замотал головой:

– Ты что, оправдываешь их?

– Нет, не оправдываю. Просто так сложилось. Вот посмотри,Авалон – очень богатая планета. И тут еще полно места. Можно всех наших жителейпригласить сюда жить. Но никто этого не делает. Так что же мне, на всехобижаться? На фагов, на Императора, на авалонцев?

– Зачем тогда вообще бороться? Чего фаги на Иней накинулись?Иней вообще никого не трогает!

– Иней не дает выбирать. Он отбирает свободу.

– Можно подумать, у вас на Карьере свобода есть!

– Есть.

– Какая же это свобода?

– Дурацкая. Но все-таки – свобода.

У меня вдруг задергалось веко. Ни с того ни с сего.Наверное, мне трудно было защищать мою родину. Дурацкую родину, которая отняламаму и папу.

– Тиккирей… ты не сердись, – пробормотал Лион. – Может, я неправ, но мне понять трудно.

– Это надо у нас жить, чтобы понять, – сказал я. – Вот какты: просил, чтобы на вашей станции делали настоящую ночь или настоящий снег. Атебе объясняли, почему этого нельзя сделать. Я как-то со Стасем об этомговорил… мы часов пять просидели. Понимаешь, очень легко помочь одномучеловеку. Вот как Стась помог мне… и тебе… Но если надо помочь целому миру,пусть даже маленькому, как Карьер, один человек не может ничего сделать. Нет,он может все разворошить, все сломать, устроить революцию. Но это добра неприбавит. Добро не навязывают. Надо, чтобы люди изменились сами и захотелиизменить свою жизнь. Ты же историю учил? Вот в век темного матриархата мы бы стобой ходили в ошейниках и кланялись каждой девчонке. И еще переживали бы, чтородились мужчинами. А ведь фаги тогда уже были. И ходили в ошейниках,представляешь? И кланялись. И защищали цивилизацию. Хотя могли бы устроитьреволюцию.

– Темный матриархат был нужен, – сказал Лион. – Это всепризнают. Потому что тогда шли войны, и если бы не женщины, человечество самобы себя истребило. И когда феминистская лига взяла власть в Аравийской Империи…

– Отличник, – сказал я.

– Так что вначале матриархат был прогрессивен, – продолжилЛион. – Но при чем здесь Карьер и ваши порядки? Зачем они нужны, ты скажи?

– Может так случиться, что человечеству придется затянутьпояс. Например, Чужие отберут у нас часть планет и люди будут жить на плохихпланетах, с нехваткой ресурсов. Тогда потребуется отработанный социальныймеханизм выживания. Такой, как на Карьере. Стась говорит, что вся историячеловечества – это танцы на снегу.

– Чего?

– Танцы на снегу. Человечество пытается быть красивым ихорошим, хотя никаких оснований к этому нет. Понимаешь? Словно балерина в пачкеи на пуантах пытается танцевать на снегу. А снег холодный. Кое-где твердый,кое-где мягкий, а кое-где проваливается и режет ноги. Только все равно надопытаться танцевать. Надо стараться стать лучше. Наперекор природе, наперекорвсему. Иначе останется только лечь в снег и замерзнуть навсегда.

– Ну, пускай… понятно, что нельзя все в мире сразу сделатьсовершенным. Мало ли что может случиться. Но нельзя же создаватьэкспериментальные планеты, где люди станут страдать!

– А их никто нарочно не делает, – сказал я. – Они самипоявляются. Это история, Лион. Люди всегда придумывали странные общества, дажекогда на одной планете жили. Обычно эти общества разрушались, но иногдаоказывались нужными.

– Ладно, раньше люди были отсталыми! – Лион энергичновзмахнул рукой. – Но сейчас-то есть правильные общества. Вот как здесь!

– Угу. А на Новом Кувейте оно немного другое. На Земле, наЭдеме – тоже. И каждый живет там, где ему нравится. И ничего плохого в этомнет. А если сделать одно, самое распрекрасное общество, то многим это непонравится. Вот на Авалоне многоженство запрещено, а может быть, кто-то сразудвух женщин одинаково любит? Что ему теперь, всю жизнь страдать?

Лион хихикнул. Сказал:

– Подумаешь, проблемы…

– Фаги потому и обеспокоились Инеем, – пояснил я. – Можетбыть, Иней ничего плохого и не хочет. И на их планетах жить вовсе не сталохуже. Но если вся Империя станет одинаковой, то рано или поздно она погибнет.

– Это ты Стася наслушался.

– Ага. А ты думаешь, Стась дурак? Если бы Иней непрограммировал людям мозги, а просто уговаривал к себе присоединиться, никто быпротив не был. Все равно всех не уговорить.

Лион мотнул головой, но неуверенно. Наверное, вспоминал своисны, в которых воевал за Иней.

– Пойдем, пора уже, – сказал я. – Доедай свои блинчики.