Я кивнул.

– Теперь передо мной стоит сложная задача, – продолжалВильям. – Откорректировать поведение ребят. Перебороть негативные тенденции…при этом – не травмируя их души, не вызывая реакции подросткового протеста… И ябы хотел просить тебя о помощи.

– Да я потому и пришел…

– Тиккирей, я предложу тебе очень странную вещь, – продолжалВильям. – Только не надо удивляться. Выслушай меня и не перебивай.

Я снова кивнул. Вильям обнял меня за плечи.

– Ты ровесник моих ребятишек, но гораздо взрослее их, –сказал Вильям. – Пережитое… трагедия твоих родителей, эта страшная история наНовом Кувейте… тебя ведь эвакуировали в последнюю минуту? Нет, не отвечай, язнаю, ребята мне рассказали. К тому же твое товарищеское отношение к другу,забота о нем… он поправился?

Теперь он ждал ответа, и я кивнул. Серый столбик пепла наснегу медленно рассыпался трухой.

– Это хорошо, – кивнул Вильям. – Тиккирей, я думаю, что тебетяжеловато жить одному.

– Я не один, – не выдержал я. – Мы с Лионом. И нам всепомогают. Даже фаги.

Вильям уважительно кивнул. На Авалоне к фагам относились безиронии. Особенно в Порт-Ланце, где вся экономика их обслуживала.

– Понимаю. Но все-таки это неправильно – двум детям жить безвзрослых. Все-таки ты еще не сформировавшаяся личность, и это может плохо сказатьсяна вас. Поэтому я хочу предложить… чтобы ты и Лион переехали к нам.

Я этого не ожидал. Поднял голову и посмотрел на Вильяма. Тотбыл очень серьезен.

– Разумеется, речь не идет об усыновлении, вы уже большиеребята, – продолжал Вильям. – Но мы готовы оформить официальную опеку, помочьвам получить образование, занять достойное место в обществе. Ну… и на детскиепроказы времени будет оставаться побольше, верно?

Он улыбнулся.

– Зачем это вам? – спросил я.

– Буду честен, – сказал Вильям. Выпустил клуб дыма, отбросилсвою сигариллу. – Во-первых – из-за чувства вины. Я считаю себя обязаннымискупить вину… отчасти и свою. Во-вторых – это хороший, добрый поступок. А чемдержится наш мир, как не добротой и взаимопомощью? В-третьих, и, может быть,это самое важное, ваш пример поможет Рози и Роси выправиться, стать настоящимилюдьми. Я поговорил с ребятами, с мамой, они все рады. Ну… как?

Он ждал. От него пахло табаком и каким-то дорогим прянымодеколоном.

– О преимуществах для вас с Лионом, которые я уже перечислилвкратце, можно и не говорить. Верно?

Папа никогда не курил. Это дорого, нужно специальноеразрешение… было нужно…

– Спасибо, – сказал я. – Но…

– Я понимаю, Тиккирей, что ты привык относиться ко мне снекоторой иронией, – сказал Вильям. – Манера держаться и выражать свои мысли…ведь так? Но поверь, что это лишь следствие специфической работы. Мы вовсе нетакие плохие люди, как ты мог подумать.

– Я и не думаю, что вы плохие, – быстро сказал я. – Нет… ну,иногда смешно, да…

Спутавшись, я замолчал. Но теперь Вильям терпеливо ждал.

– Понимаете… нет. – Я помотал головой. – Нет, спасибо,конечно. Тут вот в чем дело… вы мне ответили, зачем вам это надо – брать нас ксебе.

– И тебе что-то не понравилось? – удивился Вильям.

– Нет, вы все правильно сказали. Только на самом деле вы недолжны были отвечать.

– Разъясни, Тиккирей, – попросил Вильям, хмурясь.

– Ну, когда люди хотят помочь друг другу… или если дружатся…это же само собой выходит. Не потому, что надо искупать вину или делать добрыедела. Им не нужны объяснения. Это как мораль и закон, понимаете? Законыпридумывают, чтобы заставить людей что-то делать или чего-то не делать. Дажеесли законы хорошие, они значат, что сами люди не хотят по ним жить. А вы ищетеобъяснений, зачем брать нас к себе в семью. И говорите, что это научит Рози иРоси доброте и смелости.

Вильям помолчал, а потом спросил:

– Это ты сам придумал?

– Нет, – признался я. – Это… один мой друг так говорит. Чтозакон – это костыли для морали. И что мы разучились думать сердцем, теперьдумаем только головой. И еще пытаемся это оправдать, говорим, что сердце думатьне может, только чувствовать. А это не так, сердце тоже думает, толькопо-другому.

– Многие говорят, что сердце умеет только качать кровь… –пробормотал Вильям. Он как-то сгорбился, расплылся, и вся торжественность изнего ушла. – Наверное, твой друг прав, Тиккирей… прав. Ты знаешь, что мы все времяпытаемся переосмыслить старые пьесы, нет? Новое прочтение «Ромео и Джульетты»…новая трактовка «Отелло». В них все должно быть разумно. Каждый поступок. Исамоубийство Ромео, и ярость Отелло…

Он полез за портсигаром, тут же спрятал его. И спросил:

– Тиккирей, а ты не думаешь, что я просто искал оправдания?Своему желанию помочь вам с Лионом?

Я покачал головой:

– Нет. Извините, не думаю.

Вильям сидел, глядя в одну точку перед собой.

– У вас обязательно все получится, – сказал я. – Вы сегоднязамечательно играли с Роси.

Он пожал плечами. Пробормотал:

– Да. Вначале обдумал, как буду это делать, а уже потомдурачился с собственным сыном… Наверное, и мое сердце – лишь насос…

– Вы не думайте, дело еще в том, что мы улетаем с Авалона… –сказал я.

Вильям кивнул.

Ну почему я такой неуклюжий? Я же только все испортил!

– Извините, – сказал я. – Можно я пойду?

– Конечно, Тиккирей.

– Если… когда я вернусь, я к вам зайду, ладно?

Вильям кивнул.

Когда я вышел из сада, Лион скучал, обстреливая снежкамикалитку. Получалось у него неплохо – она вся была залеплена снегом.

– Поговорил? – спросил он.

– Да.

– И чего?

– Ничего, – сказал я. – Слушай, ну почему всегда и всеполучается неправильно?

– Когда получается правильно, мы этого не замечаем, –ответил Лион.

И мы пошли домой.

В лучах заходящего солнца Аграбад был тихим и мирным.

Скользили в небе флаеры, сверкала сине-белая смальта башен.Я лежал, упираясь на локти, и разглядывал столицу Нового Кувейта в электронныйбинокль. Видны были даже фигурки людей и машины на улицах.