– Да ладно тебе! Не пол! Черт знает чтосо страной сделали, с людьми, с нами со всеми, а мы и рады, придурки. Нет уж,хватит с них. Перебьются и без моей «Галатеи». Eсли они такие умные, пускайсами и додумываются!

– И то, – согласился Максим. –А во-вторых?

– Что?.. А, ну да. Во-вторых, американскоегражданство и патент означают, что жить придется в Америке. А мне не-охота.

– Tебе страна не понравилась, да? Или…что-то тут держит? – спросил Максим, так сосредоточенно глядя на дорогу,словно боялся случайно съехать с нее на минное поле. – Тот парень, да?Игорь?

Кира воззрилась на него широко распахнутымиглазами. Нет, ее не вопрос поразил! Поразило, что ей потребовалось несколькосекунд, чтобы вспомнить, о ком идет речь!..

Это ужасно. Ей приходилось слышать, как бегаютнекоторые обделенные лаской женщины за теми мужчинами, с которыми они внезапноиспытали… да, вот именно. То, что природой не предусмотрено, а относится кчислу величайших духовных богатств человечества.

Кира прижала руки к сердцу.

Да. Богатство. Это правда. Сокровище.Национальное достояние лично и персонально Киры Москвиной.

Нет, увы, дорогая, напрасно надеешься!..

Она тяжело вздохнула и сказала с досадойбольшей, чем хотела бы:

– Нет, Игорь тут ни при чем. Не подумай,что я так говорю, потому что он арестован и все такое. Нет, не в этом дело. Мывстречались-то раз в неделю, а то и реже. Хотя он умел… умел необыкновеннокрасиво ухаживать. Тридцать роз на тридцатилетие и все такое…

Максим оценивающе покосился на нее, и Кираедва не откусила себе язык. Ну что ж, в конце концов, мои года – мое богатство,а зеркало еще не стало для Киры врагом. Максиму ведь и самому явно за тридцать,а уж Шурочке его гулящей…

Кира насупилась:

– Ну, словом, дело вовсе не в Игоре… Моябабка была знахарка, слепая: ослепла после пожара, – она, кстати, очень многорассказывала, что чувствуют ее незрячие глаза… И она, умирая, сказала мне:покинешь Pоссию – умрешь. Вот я и…

Максим так резко повернулся к ней, что«Москвич» заложил крутой вираж, едва не стукнувшись о шикарно-могучий«Шевроле», которому из-за этого пришлось нарушить свое высокомерное скольжениеи трусливо, будто какому-нибудь «Запорожцу», вильнуть в сторону.

– А она тебе, часом, не предсказала, чтои в России тоже можно умереть? А, красавица моя? Ты вообще соображаешь, покакому обрыву ходишь? Ведь если тебе на голову свалится кирпич…

– Кирпич, – совершенно автоматическипроцитировала Кира, – ни с того и ни с сего никому и никогда на голову несвалится!

Максим издал тихое рычание:

– Кира, через три-четыре часа мы будем вНижнем. А ты забыла, что сегодня ночью улетает самолет в Нью-Йорк? Тот самый,на который для тебя местечко заказано? Об этом ты, голубушка, подумать нехочешь? Где этот самый билет? Где паспорт с визой на твое имя? А, не знаешь!

Кира сердито передернула плечами.

– Tак вот, на минуточку вернемся ккирпичу. Если, предположим, он все-таки упадет тебе на голову, значит, тотамериканский… как его, Штерн, Штейн… ну, словом, тот мужик станет единственнымцелителем всех слепых!

– Oго! А мои методики? A моя«Галатея»? – усмехнулась Кира. – Почерк у меня, конечно,неразборчивый, однако те сорок листочков набраны на компьютере «Таймсом»: ихкто угодно прочтет.

– Кто угодно. Например, любой, ктооткроет сейф в твоей лаборатории.

– А ключ, кстати, у меня в сумке, –похвалилась Кира.

– И дубликата нет?

– Был дубликат. Его хранила у себя домаАлка. Но ведь…

– Ну, вот и путь к твоимметодикам, – фыркнул Максим.

– Да ведь Алка погибла! – возмущенновоскликнула Кира.

– С чего ты взяла? – вприщур, остроглянул на нее Максим. – Ты что, видела ее труп?

– Я нет, но Фридунский… – началаКира, да так и замерла, вздрогнув от резкого смешка:

– Фридунский? Но он также видел какой-тотруп в нашем багажнике. Помнишь, в Тамбове? Кстати, мы так и не выяснили, чейэто был труп. Случайно не Алкин?

– Как ты можешь! – Кира в ужасеприжала ладони к щекам.

– Да уж так! Могу вот! – сверкнул нанее глазами Максим, и только теперь Кира поняла, что он взбешен. –Удивляюсь, как это ты до сих пор ничего не можешь понять! И еще меня удивляет,что не твой труп фигурирует в этом деле. Правда, трупы самолетами не летают.

– Да брось ты, – начала сердиться иКира. – Ну кто сможет полететь по моему паспорту и с моим билетом? Этоошибка агентства, понимаешь? О-шиб-ка! Я не знаю людей, которые были бы схожисо мной, как две капли воды.

– А зачем – как две капли? Скажем,контактные линзы могут неузнаваемо изменить цвет глаз, парик – прическу,тональный крем, грим, то-се – не мне тебя учить. Рост-вес в паспорте неуказывается, так что и дылда какая-нибудь, и малюточка-дюймовочка вполне могут выступитьв роли Киры Москвиной. Тем более – вечером, почти ночью, когда у всяких тамконтролеров уже глаза слипаются. И вот некая особа с твоим паспортом…

– Господи! Ну какая еще особа?! Никтоведь не знал, где этот паспорт лежит. Никто не мог найти его под люстрой бабыНонны!

– Кроме Алки, да?

– Да. Но ведь она…

– Это я уже слышал. Кто еще знает, гдепробирки с «Галатеей»?

– Hикто. Кроме Алки…

– Кто знает шифр сейфа?

– Никто. Кроме… Но это чушь, чепуха,нелепость, она же убита!

– А если нет?

Кира уставилась на Максима расширенными,остановившимися глазами.

– Ладно, – сказала чужимголосом. – Тебе еще будет стыдно за все это. Потому что у Алки нет никакойнадобности проделывать эти аферы с моим паспортом: у нее есть свой. Свойсобственный загранпаспорт! Мы одновременно получали визу…

– Вместе? – перебил Максим, сдосадой уворачиваясь от черного «Шевроле», который, похоже, возомнил, что одинна шоссе.

– Вместе – что? А, визу получали? Нет,Алка одна ездила в Москву, я тогда заканчивала отчет. И привезла оба паспорта.

– И ты видела ее визу? Своими глазамивидела?

– Да! – выпалила Кира, но тут жепризадумалась: – Нет. А зачем? Алка сказала, что у нее все в порядке.