— Он Соболеву чуть глаз не выбил!

— Я в курсе той ситуации. Соболев сам напросился. Не надо было его провоцировать. Эрик ни разу не нападал ни на кого первым. И то, что он отделал тех пятерых солдат, было правильно. Он защищался.

— Соболев говорит обратное.

— Соболев может говорить все, что угодно. Я знаю, что Фостер защищался.

— А с Агнессой Щербак этот подонок тоже защищался? Он грязно домогался ее. Чуть не изнасиловал.

— Если бы ему нужно было кого-то изнасиловать, поверьте мне, эта девица его бы даже не заметила. К тому же Фостер предпочитает женщин из высшего общества. Он сказал, что никогда бы не опустился до изнасилования какой-то там кухарки. И я склонен ему верить.

— Потому что он — полукровка?

— Потому что я — полукровка. И, если мне нужно узнать правду, мне ее рассказывают до мельчайших деталей.

На этом разговор был исчерпан, однако произошедшее все же оставило свой отпечаток. Дмитрий делал вид, что уход людей со Спасской его ничуть не задевает, однако он не мог не замечать ненависти в глазах здешних обитателей. Не мог не замечать этого и Эрик Фостер. В такие моменты он буквально смаковал прогулки с Дмитрием, но в тоже время у наемника все чаще закрадывалось ощущение нестабильности. Поначалу он был уверен, что Черный Барон заправляет целым Петербургом, и все буквально трепещут при виде него. Ему казалось, что у Лескова есть четкий план, как дать отпор Золотому Континенту, как уничтожить «костяных», и, главное, как защититься от врага. Но вместо этого он разглядел лишь зыбкую трясину, на которую Дмитрий пытался установить свой шаткий трон. Черный Барон, который так напугал Эрика в первый момент их встречи, оказался куда менее влиятельным, чем казалось на первый взгляд. Так неужели он, Фостер, просчитался? Быть может, стоило занять позицию Васильева, который являлся главным противником Лескова и Волкова. Именно о нем наиболее тепло отзывались люди, считая, что только этот человек сумеет вышвырнуть зарвавшегося «процветающего» со Спасской. Возможно, стоит попытаться предложить свои услуги ему?

Не менее интересно обстояли дела с Альбертом Вайнштейном. В последнее время Эрик развлекался только тем, что доводил врача до белого каления какими-то мелкими идиотскими пакостями, начиная от добавления соли в его кофе и заканчивая открытыми насмешками. Эти двое ругались постоянно, и как Лесков не пытался наладить между ними контакт, Фостер упрямо продолжал винить Альберта в том, что тот сломал его прекрасную жизнь, помешав ему убить Дмитрия.

Однажды Эрик даже рискнул подлить в суп Вайнштейна яд, который несчастный врач старательно разрабатывал для уничтожения «костяных». Он умудрился попасть в лабораторию вместе с Дмитрием и незаметно утащить один из образцов. Эрик знал, что яд не убьет Вайнштейна, поэтому не сильно опасался гнева Лескова, однако прекрасно понимал, что врачу придется хорошенько помучиться, прежде чем регенерация возьмет свое. Да, Лесков будет в ярости, но сейчас Фостер все больше убеждался, что Барону он гораздо нужнее, чем тот ему.

Они ужинали втроем. То была примирительная трапеза трех полукровок, которые должны были научиться работать вместе. Альберт сам решил пойти навстречу своему надоедливому врагу, поэтому попросил Лескова организовать им подобную посиделку. Дмитрий воспринял эту наивную идею подружиться скептически, но спорить не стал.

Поначалу все шло гладко. Вайнштейн был приветливым до посинения, Эрик ему подыгрывал, поэтому вскоре даже Лесков стал положительно оценивать их заливистое щебетание на английском языке. Сам же он предпочитал ограничиваться краткими ответами, которые скорее напоминали попытку отбить мяч, нежели перехватить беседу. Никто и не заметил, как Фостер как бы между делом подлил Альберту яд такой концентрации, что можно было убить стадо слонов.

Эрик уже предвкушал долгожданное зрелище, когда Альберт поднес с губам ложку отравленного супа. Однако пробовать «угощение» наемника Вайнштейн почему-то не стал. Несколько секунд он тупо пялился в принесенное ему блюдо, чем вызвал недоумение со стороны Лескова, а затем поднялся с места, взял тарелку в руки и демонстративно перевернул ее прямо на голову Фостера.

Послышалась отборная американская брань, после чего Эрик весело расхохотался. Таким образом он попытался скрыть свое разочарование. Несколько секунд Лесков ошарашенно наблюдал за их поведением, пытаясь понять, что побудило обычно уравновешенного врача облить Эрика супом.

Однако, взглянув на Фостера, в темных волосах которого желтели кусочки лапши, Лесков понял, что виновником случившегося был не Альберт, а тот, кто его спровоцировал.

Когда же стала известна правда, Фостеру влетело так сильно, что он несколько дней провел в карцере. И, конечно же, это еще больше укрепило его ненависть к Дмитрию и Вайнштейну.

Был у Альберта еще один недоброжелатель. И если первый в прямом и переносном смысле отравлял доктору жизнь, то второй попросту его игнорировал. Эрика Воронцова не разговаривала с Альбертом с тех пор, как произошел тот инцидент с проектом. Как доктор не пытался объясниться с девушкой, та упорно считала его предателем.

Сегодняшний день ничем не отличался от других. На часах было уже около десяти часов вечера, а Альберт и Эрика по-прежнему были заняты в лаборатории. Вот только энергетика в помещении была настолько тяжелой, что Вайнштейну хотелось поскорее убраться отсюда. Ему даже невольно вспомнилось, как он сказал Лескову, почему не захотел отношений с Воронцовой — именно такая энергетика царила бы в их доме каждый раз, когда Эрика обижалась.

— Я больше так не могу, — устало произнес он, взглянув на свою коллегу. — Я не могу сосредоточиться на работе, когда ты пребываешь в таком настроении.

— А, то есть теперь вы желаете выставить меня за дверь? Чтобы Ваше Величество могло спокойно заниматься моим проектом в одиночестве.

— Я не это имел ввиду, — Вайнштейн нахмурился. — Я хотел сказать только то, что мне не нравятся наши нынешние отношения.

— А вы ожидали объятий и клятв в вечной дружбе? — Эрика бросила на него уничтожающий взгляд. — Если бы вы отказались выполнять приказ Лескова, я бы и дальше относилась к вам хорошо. Но нет, вы согласились, и тем самым продемонстрировали свое настоящее отношение ко мне.

— О каком отношении идет речь? — опешил Альберт. — Боже мой, Эрика. Ну что ты такое говоришь? Я глубоко уважаю тебя. Ты — хороший специалист и прекрасная женщина. Но сейчас такие обстоятельства, что приходится наступать себе на горло и делать то, что не хочется.

— А именно выполнять приказы «процветающего», который ни черта не смыслит в химии и в управлении станцией. От него все бегут, как крысы с тонущего корабля, только ты видишь в нем какой-то там «потенциал».

— От тебя тоже все бегут, но это не мешает тебе хорошо делать свою работу. А Дмитрий… Он не такой уж и плохой. Я не говорю, что одобряю все его методы — иногда он бывает жестким. Но ты вспомни, как он привязан к своим друзьям.

— Это единственное, что вызывает к нему уважение, — мрачно произнесла Эрика.