Я была уверена, что убийца – мужчина: кажется, чтобы побороть Лару и задушить ее голыми руками, нужна была мужская сила. Стража подтвердила, что у нее на шее были следы от пальцев.

Теребя ворот платья, я проглотила ком в горле.

– И мне жаль, что кто-то это сделал с тобой.

Ответа не последовало. Разумеется, я и не ожидала ничего услышать, но почему-то еще долго простояла там. Возможно, это было просто чувство вины, и что-то во мне решило, что я смогу искупить ее, неся караул у могилы Лары.

Теперь кулон у стражей. Он выведет их на убийцу. Если бы я сама не провела последние лет десять, скрываясь от правосудия, то настаивала бы на том, чтобы петля поскорее затянулась на шее убийцы.

Наконец я развернулась, и решительно зашагала через кладбище с улыбкой на лице.

– Неужели это моя любимая племянница?

Умерла решимость. Умерла улыбка. Умерла внутри я.

Я замерла, не в силах пошевелиться, когда увидела перед собой его. Рыжие волосы – чуть светлее, чем у меня. Глаза цвета льда, глубокой зимой сковавшего озеро в нашем родовом поместье. Высокий – ну, выше меня, – но не такой высокий, как я помнила. Может, я просто привыкла задирать голову, разговаривая с Бастианом. А может, в моей памяти он просто стал крупнее спустя все эти годы, что я его не видела.

– Да ну? – развел он руками. – Разве ты не хочешь поздороваться со своим дядюшкой?

Нацепив на лицо улыбку, я поклонилась – движения стали резкими, словно я была марионеткой, которую кто-то дергал за ниточки.

– Дядя Руфус. Рада вас видеть, – мои слова были так же пусты, как и желудок, который угрожал извергнуть мой завтрак обратно.

– Вот так, – растягивая слова, сказал он и одобрительно кивнул. – Мой друг Лэнгдон сообщил, что ты здесь – при дворе. И когда я сказал камергеру, что являюсь твоим дядей, он с радостью впустил меня. Кстати, очень символично, что я столкнулся с тобой на кладбище.

Я улыбнулась, хотя ничего и не понимала. Покопавшись в памяти, я не нашла ни одной причины, почему кладбище – это символично.

Его брови взлетели вверх – предупреждение:

– Но полагаю, что и двор с саблезубыми кошками тоже бы подошел.

Скулы свело, а мир кружился, словно весь алкоголь, который я выпила прошлой ночью, решил ударить мне в голову с новой силой. Фантома. Милая малышка. Мой первый саблезубый котенок.

Мне было пятнадцать, когда мама и папа подарили ее мне, и я была так счастлива. Я обучила ее различным трюкам, используя франкский язык, поскольку до этого вместе с тетей провела там все лето. Белый мех, персиковый нос и прозрачно-серые глаза – вот почему я назвала ее именно так. Она была умная. Очень умная.

Когда дядя Руфус обнаружил, что мы с Эвис играем с Фантомой, а на его команды она не реагирует, он не смог с этим смириться. Его лицо становилось все краснее и краснее, и поначалу это даже забавляло нас. Поначалу.

Но потом его движения стали резкими. Безумно выпучив глаза, он, брызжа слюной, снова и снова выкрикивал ей команды на альбионском языке, хотя я просила его говорить на франкском. Но он не слушал. Да и зачем ему было слушать пятнадцатилетнюю девчонку?

Он сказал:

– Не поддающаяся дрессировке кошка опасна для всех. – И сомкнул руки на ее шее.

Секунды после этого исчезли из моей головы. Может, это и хорошо. После того дня Эвис стала вздрагивать, когда внезапно что-то хрустело, даже если это была всего лишь ветка в лесу. Ведь она-то помнила, и это не давало ей покоя.

Я помню только, что открыла глаза, и Фантома резко перестала двигаться. И уже больше никогда не двигалась.

Здесь и сейчас дядя Руфус продолжал что-то говорить, и мое тело инстинктивно кивало головой, смотрело на него и улыбалось, улыбалось, улыбалось.

Что он здесь делает? У него нет должности при дворе. Никто не говорил о нем с тех пор, как я приехала.

Мои губы двигались, слова вылетали сами собой: я спрашивала, как поживает он и его жена, словно это было счастливое воссоединение с семьей.

Счастливее некуда, черт возьми.

По моей спине струился пот, а пальцы ног судорожно сжались в туфлях. Так мое тело пыталось справиться с шоком от встречи с этим человеком.

Но с другой стороны, стоит ли мне удивляться тому, что он был при дворе? У него всегда были грандиозные планы касаемо нашей семьи: именно поэтому он вместе с папой устроил брак Эвис с одним из наследников Вильерса.

– Что ж, больше не задерживаю тебя, – он широко улыбнулся, глядя на меня сверху вниз. – Уверен, что такое красивое платье нужно тебе не только для поминок. Слышал, ты теперь придворная дама. – Его улыбка стала еще шире – слишком широкая, слишком ослепительная, слишком много зубов обнажены. – Ты только посмотри на себя, моя маленькая умная племянница. У тебя получилось завести новых друзей в таких высоких кругах. – Дядя Руфус отступил назад, освобождая мне путь. – Скоро увидимся.

Поклонившись, я что-то вежливо сказала. Я даже не расслышала, что именно, из-за ревущего сердцебиения, которое с болью отдавалось у меня в ушах и давило грудь.

Один шаг. Два шага. Три. К выходу из кладбища я шла в обычном темпе, но только лишь завернув за живую изгородь, бросилась бежать.

Я не видела, куда бегу. Мне нужно было просто бежать. Бежать как можно дальше…

Вдруг я наткнулась на что-то твердое: что-то схватило меня за руки и не позволило упасть. «Здесь кто-то есть» – в моей голове наконец прозвучала связанная мысль.

Подняв глаза, я обнаружила, что на меня смотрят серебристые глаза. Взгляд хмурый. Значит, они чем-то недовольны. Злятся. Это опасно.

– Кэт? – донеслось до меня сквозь туман. Голос Бастиана.

Я неслась из рощи ко дворцу. Ни одной леди не полагается вести себя так. Теперь я стояла здесь и смотрела на него, дыша слишком быстро, не в силах говорить.

Его взгляд блуждал по моему лицу, заглядывая то в один глаз, то в другой. Он нахмурился еще сильнее, но не от злости, совсем нет, – скорее от замешательства.

Тени легкой дымкой окутали нас, становясь все гуще, пока наконец я не смогла разглядеть ничего, кроме очертаний Бастиана в тусклом свете, еле пробивавшемся сквозь эту пелену. Значит, больше никто не увидит моих эмоций.

Леди не должна выражать свои эмоции. Покорная, исполнительная, тихая. Спокойная, невозмутимая, сдержанная.