руке матово блеснул ствол обреза. — Язык за зубами держи, а то…

Особенно не понравилось Джузеппе Фальконе это самое «а то…», и он захныкал:

— Синьор Буратино, что этот Чеснок меня всё время пугает?

— Не бойся, Рокко шутит, он добрый. Вот тебе два сольдо и иди домой, — успокоил его Буратино.

И тот пошёл, шелестя кустарником в темноте и приговаривая:

— Тоже мне храбрец. Обрез взял и пугает. Я, может быть, тоже могу пугать с обрезом… Ой, мамочки, кусты какие колючие! Что же это за воровство такое, кто же так ворует? Сначала чуть не утопили, а потом по колючим кустам в кромешной тьме пропадаю. И Рокко этот ещё… как собака… с обрезом-то… умный больно, тошнит его. Ой, мамочки, да что ж за кусты такие, как гвозди? Не моюсь я, видите ли… на себя бы поглядел…

Вскоре хруст и бормотание стихли вдали, а бандиты стали таскать кофе в укромное место.

— Семь мешков, — удовлетворённо сказал Чеснок, пересчитав добычу. — Интересно, а сколько мы за них денег выручим?

— Может, по цехину за мешок возьмём, — мечтательно произнёс Лука.

— Больше, — уверенно заявил Пиноккио, — но на большие деньги не рассчитывайте, деньги пойдут на дело.

— А на какие рассчитывать? — спросил Крючок.

— Сольдо по двадцать пять — по тридцать в одни руки, — ответил Буратино.

— И нам по тридцать сольдо дадите? — даже не поверил ему Серджо.

— Всем.

— Ух ты!

— Ох! — только и произнесли братцы восхищённо.

— Ну что ж, — вздохнул Лука, — тридцать сольдо — тоже деньги.

— Молчи уж, — рыкнул на него Рокко, — ещё месяц назад ты на базаре гнилые арбузы воровал и одному сольдо был рад до полусмерти. А теперь от тридцати нос морщишь.

— Да ничего я не морщу, просто я думал, что побольше денег выйдет.

— Думал он, видите ли, — бурчал Чеснок. — Тут и без тебя есть кому подумать, ты лучше уши помой, а то даже Фальконе грязь заметил.

— Слушай, Рокко, — вдруг встрепенулся Крючок, — а что, и в правду у меня в ушах может редиска вырасти, как Фальконе говорит?

— Брешет, — отвечал Рокко, начиная спускаться к баркасу, — какая там ещё редиска вырастет, уши-то у тебя больно маленькие, а редиску поливать надо, без воды вырастет дрянь одна, а не редиска.

— А уши всё-таки мыть надо, — нравоучительно заметил Пиноккио, спускаясь вслед за своими приятелями.

Мальчишки отплыли от берега к своей пиратской базе, где Буратино и братцы вылезли, а Лука и Рокко поплыли дальше, отдавать баркас.

Рассвет только прикоснулся к черноте неба, когда всё уже было сделано. Акция была завершена. Лука, Рокко и Буратино спали в сарайчике, закопавшись в солому. Братцы спали дома. Баркас был на месте, а где был Фальконе — одному Богу известно. И спали ребятки спокойно, потому что ворованный кофеёк был надёжно спрятан в дремучих зарослях кустарника на крутом склоне горы, на которую не забираются даже озверевшие от городской пыли дачники-туристы и всякие другие болваны.

«Ну что ж, — думал Буратино, прежде чем заснуть, — это мы сделали. Интересно, что будет дальше?» А дальше было вот что.

Едва только солнце показалось из-за края гор, как в дверь дома номер шесть, что расположен на улице Леопольда, постучали. Вернее, даже не постучали, а стали немилосердно колотить, вместо того, чтобы дёрнуть за шнурок звонка, двое полицейских. Заспанная девка Сандра, что служила прислугой в этом доме, пошлёпала босыми ногами по гладким доскам пола, крикнув ещё издалека:

— Ну что, что там? Какой дурак дверь выламывает, звонка, что ли, нет?

Но её слабый женский крик не возымел действия, и удары в дверь продолжались.

— Вот я швабру-то возьму, — пообещала служанка, — и по морде чьей-то стукну сейчас.

— Откройте, — сурово донеслось из-за двери, — полиция!

— Эка невидаль, — не испугалась Сандра, — мы сами, может быть, полиция похлеще вашего. Чего надо?

— Позвольте синьора околоточного, — потребовал полицейский.

— Ополоумел ты, что ли, или упился в дым? — отвечала девка. — Не буду я будить господина в такой час, время-то сколько? Поди ещё и пяти нету?

— Синьора, — требовали из-за двери, — дело чрезвычайной важности, немедленно разбудите синьора околоточного.

— А что ему сказать?

— Скажите, что час назад был совершён налёт на портовый контейнер, сумма похищенного превышает тридцать цехинов.

— Ох и ох, вот так ограбили, — сказала Сандра, тут же в уме прикидывая, что бы она купила бы на такие огромные деньги. — Ладно, сейчас разбужу синьора, — девушка подошла к господской спальне и тихонько постучала в дверь, произнеся: — Синьор, к вам пришли.

Ни звука не донеслось из-за двери, в спальне спали и явно не собирались просыпаться в такую рань. Тогда Сандра постучала громче, мелодично говоря:

— Да что же вы дрыхнете, как убитый. Там дверь выламывают, а им хоть кол на голове теши.

Но ей опять никто не ответил. Тогда Сандра открыла дверь и вошла в спальню. Она тихонько подошла к кровати и первым делом посмотрела на госпожу: «Ишь, гарпия, даже во сне чем-то недовольна», — подумала девушка, глядя на хмурое чело хозяйки. После чего она легонько коснулась плеча синьора околоточного:

— Синьор, там пришёл полицейский, вас добивается, всю дверь разбил уже.

Околоточный не любил вставать рано, и первые несколько секунд он просто таращился на служанку, ничего не понимая.

— Пришли к вам, — повторила девушка настойчиво.

Но Стакани не стал разбираться, кто пришёл и зачем, он расплылся в улыбке и обхватил семьдесят килограммов девичьего тела и притянул их к себе.

— Иди ко мне, козочка моя хрупкая, — ласково прощебетал офицер полиции.

— Да что же это такое, не успел глаза продрать, уже лапается. И это при живой жене, что рядом лежит, — шептала Сандра, пытаясь вырваться из объятий.

— Ах, ты моё солнышко, — таял от нежности околоточный, хватая девушку за самые нежные места. — Ну, не вырывайся, ох, какая ты упрямая.

— Да пришли к вам с работы, ограбили кого-то, — отбивалась Сандра.

— Чёрт с ними, — обезумел от близости женского тела Стакани, — пусть грабят, козочка моя.

— Козёл, — донеслось с соседней подушки. И тресь! Тишину