она фольксдойч. Они будут там находиться, пока не закончат оставшуюся работу. В эту группу попадают Пинкус и Сара. Пинкусу разрешено взять с собой одного помощника и Романа. Никто из нас раньше даже не слышал об этой мастерской или о фрау Мосевич. Остальные – большинство – должны переехать в «Металлургию», там уже живут евреи, оставшиеся в Ченстохове. Но двоих, один из них я, отбирают для очистки гетто. Тем, кто не переезжает в мастерскую Мосевич, дают пятнадцать минут на то, чтобы собрать вещи и попрощаться.

Сара практична – она начинает паковать мои вещи. Мне кажется, она кладет слишком много, я вынимаю часть тряпок и кладу мои школьные учебники. Продуктов, чтобы поделиться, у нас нет. Пинкус крепко обнимает меня и говорит на идиш: «Mir wellen uns treffen» – мы еще увидимся. Роман вцепляется в меня намертво и повторяет: «Куда ты? Куда ты?». Не знаю, говорю я, и глажу его по голове. Для долгого прощания нет времени, может быть, это и к лучшему.

Во дворе внизу стоят польские и еврейские полицейские – они должны препроводить нас на место назначения. Меня ведут в дом по улице Гарибальди, там живут те, кто должен работать по уборке гетто. Еврейский парень, полицейский, который сопровождает меня – Монек Камрас, он тоже учился в Еврейской гимназии на четыре года старше меня. По дороге он рассказывает, что больше половины еврейской полиции и почти весь Еврейский совет погрузили в тот же поезд. Остался только Курлянд. Еще он говорит об отвратительных условиях в «Металлургии».

В доме по улице Гарибальди уже живут человек двадцать евреев, все молодые, ожидается еще больше. Мы распределяем места для сна – соломенные матрацы на полу, одеяла и подушки без наволочек, пять-шесть человек в каждой комнате. Еще в комнате есть стол и пара стульев. Нам дают по толстому ломтю черного, влажного хлеба, немного мармелада без сахара и холодный суп – по-видимому, он был горячим, но остыл, пока его везли с «Металлургии».

Прибывают новенькие – молодые, относительно здоровые люди. Мы делим комнаты и места для сна. К наступлению темноты нас уже больше пятидесяти человек, усталых, перепуганных, многие прибыли слишком поздно, им не досталось хлеба и они голодны – а у нас, тех, кто прибыл раньше, нечем с ними поделиться.

Во всем доме гаснет свет, я первый раз один – и страшно тоскую по своей семье. Мы ложимся рано, работа начнется рано утром – что это будет за работа? Перед сном я печально думаю, как мало нас осталось из веселого, дружного еврейского общества в Ченстохове. Последняя мысль: вот нас уже разлучили, как долго нам осталось жить? После этого я проваливаюсь в милосердную черную пустоту сна.

За тринадцать дней, между 22 сентября и 4 октября 1942 года, между нашими праздниками Йом Кипур и Симхас Тора, Праздником Радости, немцы уничтожили терпеливо создававшееся двести с лишним лет еврейское общество в Ченстохове. Акцией руководило отделение лейпцигской полиции порядка во главе с капитаном полиции Дегенхардтом.

Конец Большого гетто

Одиннадцатое октября 1942 года. Прошла неделя, как меня отправили в группу на улице Гарибальди, занимающуюся уборкой в опустевшем гетто.

В первые дни у нас не было никакой связи с другими оставшимися в Ченстохове евреями, но мы рассказывали друг другу все, что видели. Последними к нашей группе присоединились семь человек, пять мужчин и две женщины. Во время последней Акции они были в «Металлургии». По их рассказам, всех сто девяносто еврейских полицейских в этот день выстроили на перекличку. Капитан Дегенхардт самолично разделил их на две группы. Одна группа, сто шестьдесят человек, должна была сопровождать последний транспорт, чтобы обеспечить порядок в трудовом лагере, куда, как сказал Дегенхардт, направлены евреи из Ченстоховы. Другая группа, тридцать человек, осталась в Ченстохове. Отбирали людей наугад. Весь Еврейский совет уехал тем же поездом, кроме его председателя – Леона Копински, который был застрелен на месте, «по причине недостаточной лояльности», и Бернарда Курлянда, оставшегося в «Металлургии».

С последним поездом 4 октября уехал и ректор нашей Еврейской гимназии, блестящий математик и педагог Анисфельт. Перед уходом он под секретом рассказал остающимся, что регулярно вел записи того, что происходит в Еврейском совете и в гетто, записывал устные распоряжения комендатуры и полиции, даже часть письменных приказов он сохранил в оригинале. Он положил все бумаги в четыре водонепроницаемых ящика и закопал их. Пока еще не нашелся ни один из четырех ящиков Анисфельта, хотя попытки делались. Но когда они найдутся, я уверен: это будет потрясающий документ.

Немцы методично искали спрятавшихся в Большом гетто евреев. Поиск начинался сразу после завершения очередной Акции и заканчивался вечером перед началом следующей. Немцы, как уже было сказано, использовали специальных собак, натренированных разыскивать людей в подвалах, на чердаках, даже в специально сделанных и как будто бы идеально скрытых бункерах-тайниках. Довольно многие пытались спастись в таких бункерах. Я видел два таких, уже обнаруженных немцами, тайника. Один из них, по улице Варшавской 6, был чрезвычайно тщательно спланирован и хорошо спрятан, там могло уместиться много людей и жить довольно долго. В этом бункере, где скрывалась семья Мительман, были консервы, крупы и другие приспособленные для длительного хранения продукты как минимум на два года, к тому же был доступ к воде. Этот тайник даже собаки не нашли. Мительманов выдал один из еврейских полицейских, которого вместе с женой и двумя детьми должны были отправить последним поездом, но ему обещали помилование, если он укажет, где еще прячутся евреи. Он знал про бункер Мительманов и рассказал о нем немцам, чтобы спасти жену и детей. Бедняга умер под пытками – не смог назвать больше укрытий, он их просто не знал. Правда, жену и детей оставили в «Металлургии», но я не знаю, что с ними случилось потом. Семью Мительман, семь человек, расстреляли на месте. В их укрытии немцы нашли и уничтожили записи профессора Меринга о событиях в Ченстохове.

Обнаруженных в укрытиях евреев, тех, кого не расстреляли на месте, а таких было довольно много, сгоняли в специальный дом. В основном старики и дети, для них единственной возможностью выжить было – спрятаться. Их допрашивали, угрожали, били и пытали, даже обещали помиловать, если они назовут еще кого-то, кто спрятался в гетто или «на той стороне». Всех их отправили последним поездом в Треблинку.

Должно быть, это было очень важно для немцев – найти и уничтожить каждого еврея в Ченстохове. Была проделана огромная работа, затрачены немалые средства для того, чтобы не выжил никто.