Малое гетто считается трудовым лагерем. Это значит, у каждого должно быть рабочее место. Но на некоторых работах делать просто нечего. Поэтому даже днем в гетто на улицах довольно много народа, а вечером и того больше, несмотря на то, что многие группы работают в ночную смену и их увозят после обеда. Те, кто не пошел на работу, должны иметь заключение врача из Заразки. Но у многих рабочие места прямо в гетто, другим просто не досталось работы, а кто-то рискует и не выходит на работу, даже не имея заключения врача. Никаких облав в Малом гетто пока еще не было, немцы вообще тут не появляются, а еврейская полиция, как и раньше, глядит на все происходящее сквозь пальцы.

Пинкус, Сара и Роман каждое утро отправляются в мастерскую фрау Мосевич, это в центре города, на Второй аллее дом 18. У Рози какая-то малопонятная служба в гетто, она приходит домой раньше остальных, а частенько просто целыми днями сидит одна.

Я – один из первых, кто, как только подвернулась возможность, перестал работать фазовником. Как раз эту работу обменять на другую нетрудно, желающих много. Я говорю об этом своему начальнику – Ротштейну. Он договаривается с немецким шефом, что ему надо заменить одного из рабочих, а Пинкус тем временем через фрау Мосевич устраивает так, чтобы меня направили в ее мастерскую. Через неделю я уже иду вместе с Пинкусом и Сарой и первый раз вижу фрау Мосевич.

Это довольно плотная, хорошо одетая, добродушная и чрезвычайно энергичная дама лет пятидесяти, с проседью в темно-каштановых волосах, она из немецко-силезского рода и бегло говорит по-польски. Ее муж, тоже немец, умер, и она организовала небольшое, но хорошее ателье, очень выросшее во время оккупации. Я не знаю, кто она – настоящая немка или фольксдойч, но она общается с самым высоким оккупационным начальством в Ченстохове. И в то же время, как утверждает Пинкус, фрау Мосевич – честная и деловая женщина. Она устроила так, что евреи, работающие в ее мастерской, не только завершают невыполненные заказы (после того, как их выгнали из Дома ремесленников, таких осталось довольно много), но и получает для них новые.

Может быть, она делает все это из деловых соображений, а может быть, ей просто жаль тех, кто у нее работает, – кто знает. Во всяком случае, Пинкус, которому уже пятьдесят шесть, вряд ли избежал бы отправки в Треблинку, если бы не получил эту работу, а получил он ее потому, что был великолепным портным.

Мы живем в этом обреченном на уничтожение лагере и все-таки надеемся на будущее – здоровый человек не может жить без надежды. Надежда нужна так же, как нужна пища, вода и теплое жилье – наступает зима, пока, правда, не особенно суровая. Пинкус все время носит с собой темно-зеленый матерчатый пакет со страховым полисом, выданным швейцарской страховой компанией. Он надеется, что страховка поможет нам заново начать жизнь – после войны. Но никто не знает, никто даже не строит предположений, каким образом мы сможем выжить. Все реальные надежды на выживание не выдерживают критики, нам остались только расплывчатые мечты и иллюзии.

Так много людей расстреляли на наших глазах, нас так много раз надували, что мало кто верит по-прежнему красивой Хеленке Танненбаум, когда она рассказывает, что капитан Дегенхардт сказал ей, что все, что он делал, было просто исполнением приказа свыше, что больше Акций против евреев не будет, и те, кто остался, могут жить спокойно. Похоже, и сама Хеленка в это не особенно верит.

В это время в гетто появляется до крайности истощенный и потрясенный пережитым еврей из Треблинки – лагеря уничтожения. Он подтверждает все, что мы ранее слышали. Хотя у него тоже нет никаких иллюзий, он вернулся в гетто – ему больше некуда деваться.

Но мы теперь все знаем, мы уже не можем отрицать очевидное, мы должны смотреть правде в глаза. И благодаря этому знанию растет и укрепляется БЕО, наша организация сопротивления. В ней уже около трехсот человек, они хорошо организованы и считаются более авторитетной властью в гетто, чем, скажем, полиция или то, что осталось от Еврейского совета, то есть Бернард Курлянд. К тому же Курлянд, как говорят, сотрудничает с БЕО. Все руководители в БЕО имеют псевдонимы, командира зовут Мойтек. В гетто знают, что в БЕО имеются не только кусачки и толстые одеяла, чтобы преодолевать заграждения, но и огнестрельное оружие, и что гранаты (или то, что в мы называем гранатами) делают в их мастерской на улице Надречной 66. У БЕО есть постоянный контакт с «той стороной». Их связи простираются до Варшавского гетто и АК – националистской Армии Крайовой. Злые языки утверждают, что АК в качестве посредника присваивает себе оружие, боеприпасы и лекарства, предназначенные для гетто и БЕО, которые регулярно сбрасывают с парашютами союзники.

Но понимание того, что случилось с остальными евреями из Ченстоховы и что может быть с нами, имеет и обратную сторону. Многие пытаются, очертя голову, уйти из гетто на «ту сторону», попадая в практически безнадежное положение.

Моя первая любовь в Еврейской гимназии, рано созревшая, спокойная, добрая Стуся Наймарк, как-то днем приходит к нам, чтобы попрощаться. В этот день я не на работе. Мне она по-прежнему очень нравится. Она повзрослела, стала еще мягче, еще спокойней – прелестная молодая женщина. Стуся печальна. Ее родители погибли, из всей родни остались в живых только она и ее младший брат. Она уходит из гетто завтра утром, но не говорит, куда, и я не спрашиваю. Мы говорим о старых временах, о наших друзьях, оставшихся в живых, меньше – о погибших. Мы очень нежны друг с другом, но уже не обнимаемся и не целуемся – это было так давно, в другом, беспечном и беспечальном мире, когда мы вместе играли и любили друг друга.

Стуся не переживет войну, через много лет я встретил ее младшего брата, даже и он не знал, как убили Стусю Наймарк.

В начале января в Ченстохове тепло, стоит необычно мягкая зима. Ворота в Малое гетто, обычно открывающиеся только для того, чтобы пропустить рабочие группы, рано утром 4 января открыты настежь. Группы евреев, отправляющиеся на работу, строятся на перекличку, даже те, кто должен работать в ночную смену. Еврейские полицейские мечутся по гетто – все должны немедленно явиться на Площадку. Уже светает, когда прибывает команда полицейских, вообще-то неохотно посещающих гетто – будет проверка, в частности, они выясняют,