конце концов я смирился. С самого начала я повел себя неправильно: мне надо было уйти в пустыню и жить там наедине с Богом, а я обзавелся товарищами. Куда теперь от них деться? А их становится все больше…

– Да, мы заметили. Здесь у тебя целый монастырь, – сказали Джеронимо и Клементино, а после переглянулись, и Джеронимо тайком вытащил из-за пазухи маленький мешочек. – Пять золотых; все, что смогли, – шептали они. – Не отказывайся. Возьми для своей братии.

– Это самый дорогой подарок сегодня, – растроганно проговорил Франческо. – Спасибо вам, друзья: я знаю, что эти пять золотых нелегко вам дались.

– Да чего там! – махнул рукой Джеронимо.

– Расскажи нам лучше, как живешь, – спросил Клементино.

– Как шут, шутки которого неудачны, – Франческо снова помрачнел. – Я шутил с Богом, а он пошутил со мной. Я хотел жить в бедности, а он дал мне богатство. Что же, Господин может себе позволить пошутить над своим шутом.

Джеронимо и Клементино удивленно уставились на него.

– Ты живешь в богатстве? Ты, должно быть, опять шутишь?

– Вот, видите, до чего я дошутился: теперь и не поймешь, где шутка, а где нет, – подхватил Франческо с грустной улыбкой. – Но не будем обо мне; расскажите лучше, что у вас нового?

– Что может быть нового в Ассизи? – возразил Джеронимо. – Если бы не твоя известность, город умер бы от скуки.

– Да, приезжие оживляют Ассизи, – кивнул Клементино. – Тот француз, скажем…

– Ах, француз! – Джеронимо взглянул на Клементино, Клементино взглянул на Джеронимо, и оба они рассмеялись.

– Что за француз? – встрепенувшись, спросил Франческо.

– Понимаешь, приехал к нам недели две назад француз, – принялся объяснять Джеронимо.

– Приехал, чтобы услышать твое золотое слово, – перебил его Клементино.

– О, господи! – покачал головой Франческо.

– Да, твое золотое слово, – подтвердил Джеронимо, – но в первый же день пошел в трактир…

– …И так и сидит там до сих пор, – подхватил Клементино. – Вина он выпил море!

– Целую бочку, не меньше, – вставил Джеронимо. – А какие уморительные штуки выделывает!

– Какие истории рассказывает! – расхохотался Клементино. – Все наши помирают со смеху. За это его и кормят и поят, у него самого нет ни шиша.

– А песня его! – с восторгом воскликнул Джеронимо. – Он горланит ее по десять раз на дню. Как там в ней поется…

– Я запомнил, – перебил его Клементино. – Значит, так:

Был я молод, был я знатен,

был я девушкам приятен,

был силен, что твой Ахилл,

а теперь я стар и хил.

Был богатым, стал я нищим,

стал весь мир моим жилищем,

горбясь, по миру брожу,

весь от холода дрожу.

Хворь в дугу меня согнула,

смерть мне в очи заглянула.

Плащ изодран. Голод лют.

Ни черта не подают.

Люди волки, люди звери…

Я, возросший на Гомере,

я, былой избранник муз,

волочу проклятья груз.

Зренье чахнет, дух мой слабнет,

тело немощное зябнет,

еле теплится душа,

а в кармане – ни шиша!

До чего ж мне, братцы, худо!

Скоро я уйду отсюда

и покину здешний мир,

что столь злобен, глуп и сир.

– А когда француз ее поет, он смеется или плачет, – сказал Джеронимо.

– А иногда смеется и плачет одновременно, – прибавил Клементино.

– Смеется и плачет? – переспросил Франческо. – Так возьмите же эти деньги, – он пнул ногой мешки, полученные от Джованны и Ортоланы, – и отдайте их вашему французу. Здесь сто десять золотых.

– Сто десять золотых! Целое состояние! – Джеронимо и Клементино открыли рты и выпучили глаза. – За что ему, пьянчуге?

– Для того чтобы он не смог сказать «ни черта не подают», – Франческо подмигнул своим друзьям.

– Но зачем?! Объясни! – взмолились Джеронимо и Клементино.

– Он шел ко мне за помощью, и он ее получит, – сказал Франческо. – Так и объясните ему: это, мол, помощь от Франческо, он слышал о тебе и велел передать эти деньги. Если француз спросит, как вы сейчас, за что они даны ему, и на что он их должен истратить, отвечайте – тебе лучше знать. Вот увидите, он распорядится ими так хорошо, что все будут приятно удивлены, и имя его будет благословенно.

– Да, но… – замялись Джеронимо и Клементино.

– Просто возьмите эти деньги и отдайте французу, – настойчиво сказал Франческо. – А за те деньги, что вы принесли мне, не беспокойтесь: обещаю, что они пойдут на благое дело.

Джеронимо и Клементино в нерешительности продолжали стоять на месте.

– Прощайте, друзья, – Франческо обнял каждого из них. – Мне пора идти к братии.

– Прощай, Франчо, прощай, друг… Но как же?..

Он отвернулся от них и пошел к хижинам на опушке леса.

Отшельник. Художник Иоахим Патинир

* * *

– Паоло, прими пожертвование, – Франческо передал ему мешочек. – Пять золотых сольдо. Они даны нам хорошими людьми, от чистого сердца.

– Сколько же у нас всего золота? – поинтересовался Сабатино, и его глаза жадно сверкнули. – Даже когда я был купцом, у меня не было такого богатства.

– Когда ты был купцом, твое богатство принадлежало только тебе, и никому больше не приносило радости, – возразил Паоло. – А это золото принадлежит всей нашей братии и пойдет на благие цели.

– А где же наша бедность? – спросил находившийся здесь же Филиппо. – Разве не ее мы воспевали?

Франческо с интересом ждал, что ответит Паоло.

– Разве мы не бедны? – Паоло показал на нищую обстановку хижины. – Разве мы живем в роскоши, носим тонкую одежду, вкушаем изысканную пищу? Кто упрекнет нас, что мы забыли обет бедности?

– Я знавал одного скупца, который имел несколько сундуков с золотом, но жил хуже последнего нищего, – сказал Филиппо. – Он был беден или богат, как ты считаешь?

– Он был мертв, – отрезал Паоло. – Он умер для мира, а мы живы, ибо живем для других.

– А ты что скажешь, Франческо? – Филиппо обернулся к нему.

– Я? – переспросил Франческо. – Не знаю… Я выбросил бы все наше золото в реку, но мне жаль всех тех нищих, обездоленных, нуждающихся, всех тех вдов, сирот, калек, что приходят к нам. Порой одна золотая монета значит для них больше, чем тысяча слов утешения. Я не знаю… Может быть… – он запнулся, а затем неожиданно добавил после паузы: – Я ухожу.

– Куда? – Паоло, Сабатино и Филиппо изумленно посмотрели на него.

– Куда-нибудь, где нет людей. Мне надо побыть одному; не беспокойтесь обо мне и не ищете меня,