своей команде Воронцов, несмотря на либеральные взгляды, поддерживал военную дисциплину. Очевидно, что в такой среде привыкший к свободе и живущий литературным творчеством Пушкин чувствовал себя неуютно. К тому же более респектабельная, чем Кишинёв, Одесса предоставляла много соблазнов светской жизни.

Дискомфорт от необходимости отрываться на «воспитание» всероссийской знаменитости испытывал и сам царский наместник. В течение года, до отставки Пушкина в 1824 году, граф неоднократно ходатайствовал о переводе его из Одессы. «Здесь слишком много народа, и особенно людей, которые льстят его самолюбию, поощряя его глупостям… Так как мне не в чем его упрекнуть, кроме праздности, я дам о нем хороший отзыв Нессельроде и попрошу его быть к нему благосклонным», – писал Воронцов в апреле 1824 года.

Тем не менее центральные власти возвращать свободолюбивого поэта в столичные города не торопились. В стране фиксировалась активизация заговорщических обществ, с рядом активных участников которых у Пушкина были тесные отношения. Тем более что недоброжелатели Александра Сергеевича слали в Петербург сигналы, гораздо жёстче оценивавшие поведение молодого чиновника, нежели Воронцов.

Профессор Ришельевского лицея в Одессе Константин Зеленецкий вспоминал впоследствии: «живя в Одессе, Пушкин продолжал шалить… шалости 25-летнего поэта иногда переступали всякую меру, особенно в эпиграммах: это-то, равно как и разные знакомства, было причиною, что вскоре после своей херсонской командировки Пушкин принуждён был оставить Одессу».

Собственно, в ходе командировки в Херсонский уезд и родилась записка Пушкина про саранчу, с которого и началось это повествование.

Весной-летом 1824 года Новороссия подверглась нашествию насекомых-вредителей. Для борьбы с этим бедствием привлекались большие людские ресурсы: помещичьи и казённые крестьяне, а также армейские команды. На провинциальных чиновников, в том числе и Пушкина, возлагалась координация проводимых мероприятий.

Однако будущий классик русской литературы ехать под Херсон, да ещё накануне запланированного празднования своего 25-летия отказывался. Получив соответствующее предписание, Пушкин вступил в переписку с Воронцовым, под разными поводами уклоняясь от вояжа.

Когда же после херсонской командировки Пушкина Воронцов получил саркастический отчёт, коллежский советник получил выволочку.

Через месяц после тех событий в личной переписке Пушкин сообщал: «я поссорился с Воронцовым и завел с ним полемическую переписку, которая кончилась с моей стороны просьбою в отставку».

Просьба Пушкина была удовлетворена, и он был отправлен под надзор местных властей в родовое имение Михайловское, что в Псковской губернии. С одной стороны, данный шаг можно рассматривать как ссылку, но с другой – возможно, именно это уберегло гения русской литературы от участия в роковых событиях на Сенатской площади в 1825 году.

Новороссийский чиновник Пушкин таким образом какими-либо достижениями на государственной службе не отличился. Но такая задача перед ним изначально и не стояла. Между тем, довольно лояльное отношение к нему со стороны прямых и непосредственных руководителей позволило Пушкину во время службы в Новороссии создать ряд своих бессмертных произведений: поэмы «Кавказский пленник», «Руслан и Людмила», «Цыганы», «Бахчисарайский фонтан», первые главы «Евгения Онегина».

Ногайское казачье войско: военно-финансовая афера в Приазовье

28 июля 1801 года в Приазовье было учреждено Ногайское казачье войско. Это была попытка под благовидным предлогом создать замкнутый этнический анклав, да ещё и поражённый финансовыми злоупотреблениями. Вполне ожидаемо, что данное начинание закончилась провалом, весьма поучительным и для нынешних практик административного районирования

Именной указ императора Александра I о создании войска содержал пять пунктов.

Первый – о формировании ногайцами военного отряда в «тысячу конных человек, на собственных лошадях, со своей амуницией и всем «козацким орудием»». Второй – о содержании ногайцами за свой счёт почтовых станций. Третий – о возможности всем ногайцам, проживающим за границей, свободно переходить в Россию и селиться у реки Молочная (Молочные Воды). Четвёртый – о выделении ногайцам обширных угодий для скотоводства. Пятый – об учреждении должности начальника ногайских орд, руководящего Ногайской экспедицией.

Подписывая настоящий указ, молодой царь явно возрождал «ногайскую» политику своей бабушки Екатерины II и отрицал деяния в этом вопросе своего отца Павла I.

Великая императрица проводила в целом гибкую политику в отношении национальных общин, заселявших Новороссию. После ликвидации Крымского ханства в 1783 году произошла массовая миграция причерноморских кочевников-скотоводов в Османскую империю. Это создавало нестабильную ситуацию на пограничной реке Кубань, оба берега которой заселяли ногайцы (на северном берегу – «российские», а на южном – «османские»).

Прикубанских кочевников по предложению Григория Потёмкина переселили вглубь российских владений (на побережье Азовского моря у реки Молочная) и туда же приглашали ногайцев из турецких владений.

Для активизации переселения ногайцев их наделили в Приазовье рядом привилегий: освобождение от податей и повинностей, беспрепятственное кочевание на отведённой территории, невмешательство правительства во внутреннее управление и религиозную жизнь.

Многие ногайские семьи, кочевавшие на Северном Кавказе, действительно считали такие условия жизни вольготными. Кроме того, в Приазовье было относительно безопасно, поскольку не случалось набегов беспокойных горцев. К 1794 году население новой ногайской провинции составило почти 10 тыс. человек, около 3 тыс. семей.

При Павле I кочевников перевели на положение казённых поселян, распространив на них налоговое бремя и повинности (в т. ч. рекрутскую). Ногайский начальник перешёл в подчинение мариупольского исправника. На территории, отведённой кочевникам, учреждались четыре волостных правления.

Идея возрождения былой автономности ногайского сообщества в Приазовье под видом его превращения в казачье войско выдвигалась и при Павле I. Когда же в Петербурге воцарился Александр I, то инициатор реформы Баязит-бий (ногайский начальник, назначенный ещё Потёмкиным) добился личной аудиенции у молодого монарха и получил одобрение своей инициативы, изложенной в пяти вышеуказанных пунктах.

Кроме того, глава ногайских орд получал титул коллежского советника и переходил в подчинение Военной коллегии (Казачьей экспедиции). Сенат, оповестивший новороссийского губернатора о принятых решениях, рекомендовал ему проявлять к Баязету «особенное благоволение».

В декабре 1801 года Баязет докладывал в Петербург, что одна тысяча ногайских казаков уже обеспечена лошадьми и «обыкновенным одеянием без военных на то зборов». Он также сообщил о намерении закупить оружие по умеренным ценам в Войске Донском, для чего ногайцы собирают нужную сумму.

Сбор лошадей происходил по правилу: 1 конь от четырёх семей (итого 800 лошадей). На вооружение и обмундирование первых 200 казаков собрали по 40 рублей с каждой семьи. На других 800 казаков взимали деньги только на вооружение – по 20 рублей с семьи.

Показательной была сама процедура набора казаков. Сначала на службу записали зажиточных ногайцев, которые предпочли откупиться. Баязет взял с них деньги, а на их места набирал простых кочевников. Офицерские же должности продавались представителям знатных родов.

Тем не менее, когда в 1804 году таврический вице-губернатор инспектировал войско, то заключил: «По сие