Сеть поддерживалась двумя большими бревнами в определенном расстоянии от корабля; концы сети были подобраны на манер занавесок.

Повреждения «Паллады» были однородны с остальными кораблями; снасти ее висели бухтами, и вся скорострельная артиллерия была снята. С левой стороны заднего мостика последнее скорострельное орудие вероятно снимали во время отчаянной суматохи, потому что на этом месте остался забытый открытый ящик рабочих ручных инструментов; некоторые из них даже валялись на метке, оставленной на дереве стоявшим здесь орудием. Около кормовой части с целью повреждения вала и рулевого привода, по-видимому, была взорвана мина, которая произвела сильнейшее опустошение как раз рядом с капитанской каютой; сила взрыва, направленная вверх, сделала пробоину, в которую легко мог проехать джинирикша. Капитанская каюта была сильно попорчена: вместо белья и красивых мундиров там висели одни лохмотья. Садясь в джонку, я обратил внимание на то, что снаряд перебил на «Победе» якорь.

Между тем погода совершенно прояснилась. Решив посетить 203-метровую гору, мы наняли веселого, смышленого с вида молодого китайца для того, чтобы он нес наши пальто; вестового нагрузили водой и провизией и двинулись в путь через новый город до главной дороги, которая привела нас на вершину одной из укрепленных возвышенностей. Оттуда мы пошли прямо по направлению горы, оставившей по себе такую трагическую память, но двигаться пришлось сравнительно очень медленно, так как дорога шла через проволочные заграждения и стрелковые окопы. В час пополудни мы расположились у подножия холма для завтрака, состоявшего из походных сухарей и банки пикулей; все это мы запили принесенным с собой холодным чаем.

На вершине горы бродили группы солдат и целые вереницы кули; мы легко могли догадаться, почему они там находятся. Гора эта стоила Японии двадцати тысяч человек, и потери с русской стороны были почти одинаково тяжелыми. С соседней, более низкой, возвышенности по временам поднимались темные, густые клубы дыма. Яманаши сказал мне: «Там сжигают мертвых».

Вершина 203-метровой горы слегка похожа на седловину; на более высоком горбе ярко блестел на солнце какой-то памятник. Мы поднялись по военной тропинке, которую в некоторых местах, с помощью мешков с песком, сделали более удобной для ходьбы. Мимо нас прошло несколько вьючных лошадей в сопровождении кучки солдат, и мы остановились отдать честь, когда они поравнялись с нами. Неподалеку стоял похожий на корыто, длинный открытый ящик, в котором вечным непробудным сном спал солдат с лицом, обращенным к небу.

Скаты горы были изрыты ямами и изорваны взрывами снарядов, точно здесь приготовляли почву для посадки молодых деревьев. На самом гребне и с левой стороны 203-метровая гора поднимается еще выше. Каждый дюйм ее поверхности был вспахан снарядами; на склонах везде виднелись следы позиций и орудийных оснований. Воспоминание о происходившей здесь трагической драме наполняло душу глубоким ужасом. Скалы были измолоты в порошок, и вся вершина представляла из себя буквально огромную насыпь мелкой рыхлой земли, как бы струившейся от движения воздуха. Поднятая легким ветерком пыль была так тонка, что долго продолжала висеть в воздухе. На поверхности лежали густым слоем осколки японских снарядов и везде валялись лохмотья одежды, обломки дерева и скал.

На этой стороне укрепления едва можно было определить расположение траншей, наполненных до самых краев телами русских, изуродованных действием огня до неузнаваемости. Более ужасного зрелища мне не случалось видеть во всю свою жизнь! Хотя я присутствовал на многих полях сражений, но никогда не мог даже допустить возможности чего-нибудь подобного этой нечеловеческой бойне на 203-метровой горе. Многие из этих несчастных людей, тела которых наполняли эти адские траншеи, были застигнуты смертью с ужасающей внезапностью. В одном месте я увидел обнаженные ноги и часть желудка человека, оставшиеся в том же скорченном положении, в котором его застала смерть, между тем, как далеко вниз по склону горы лежала другая половина тела, точно связанная с первой вырванными кишками. Холм был усеян остатками человеческих тел; отовсюду, из всех этих ужасных груд трупов, на нас смотрели слепые глаза и обожженные лица, искривленные страшной предсмертной судорогой.

Памятник представляет из себя просто четырехугольный деревянный столб, окрашенный в белую краску и поставленный на основание из мешков с песком: на нем были написаны имена героев, падших в ожесточенном сражении. Хотя прошло уже три недели со времени этой ужасной бойни, но люди, собиравшие трупы, ни на минуту не прекращали своего занятия и похоронные огни продолжали все время гореть. Русские мертвецы оставались там, где они пали, за неимением времени выкопать для них могилы. В двух отношениях поле битвы было менее ужасным, чем этого можно было ожидать, приняв во внимание такое огромное количество непогребенных мертвецов: на трупах не сидели целые рои мух, поднимавшихся с приближением человека, и не ощущалось отвратительного запаха разложения; холодный разреженный северный воздух был причиной отсутствия этих дополнительных ужасов.

У наших ног расстилалась чудная панорама Порт-Артура и его залива, и я всю жизнь буду помнить эту картину с ее ужасным передним планом. Когда мы собрались уходить, к нам подошел один японский солдат, немного говоривший по-английски и, принимая меня, вероятно, за русского, указал на одного мертвого солдата, спросив сочувственным тоном: «Это был ваш дорогой друг?»

Спускаясь вниз, нам попадались навстречу русские и японцы, шедшие вместе совершенно дружелюбно. Отдельные группы солдат хлопотливо зажигали костры вдоль всей береговой линии, собирая всевозможные остатки, могущие занести заразу, а фуры, предназначенные для уборки трупов, усердно перевозили свой груз мертвых тел, завернутых в саваны и положенных в корытообразные ящики.

Не было никакой возможности ошибиться, смотря на угловатые движения прикрытых белыми покровами окоченевших тел, лежавших на повозках, которые гремели по неровной дороге. У подножия холма нам удалось нанять дрожки, так что всю остальную часть дороги мы ехали.

Я осмотрел дом Алексеева, — изящную постройку, выходившую к адмиралтейству. Через два или три больших пролома в высокой стене прямо с дороги можно было видеть прекрасный сад. Хорошо вымощенная дорога ведет прямо от адмиралтейства к главным воротам дома, который расположен в глубине и представляет красивое двухэтажное здание с верандами. В окна вставлены двойные рамы, а от лучей летнего солнца комнаты защищены жалюзи.

Сад разбит красиво и засажен прекрасными деревьями и кустарниками; он живо напомнил мне сады первоклассных немецких гостиниц. Большая часть мебели была сложена на балконе. Мы вошли с бокового входа через кухню, — очень удобное, большое помещение, из которого вел коридор в главные сени. Оттуда мы поднялись во второй этаж по спиральной лестнице с очень красивыми перилами. Первая комната, в которую мы вошли, была столовая; на великолепном буфете еще стояло несколько