гг. (Беломорско-Балтийский канал, канал Москва – Волга), которая находилась в ведении ОГПУ – НКВД – МВД. Ср. коммент. к «Вступлению», с. 86–88. От официального сокращения «з/к» произошли широко распространившиеся впоследствии по всему ГУЛАГу существительные «зэка» (ед. и мн. ч.), «зэк» (ед.) и «зэки» (мн.). «Перековка» – термин, который использовался в сталинскую эпоху для описания исправления преступников (описывавшихся по-военному как «враги»). Характерна индустриальная метафора, типичная для этого времени. Важной частью «перековки» было вовлечение заключенных в художественную самодеятельность; возникли и песни, прославляющие исправленных трудом воров:

«Ах, здравствуй, Маша, детка дорогая,

Привет Одессе, розовым садам.

Скажи ворам, что Колька вырастает

Героем трассы в пламени труда!

Еще скажи – он больше не ворует,

Блатную жизнь навеки завязал,

Он понял жизнь здесь новую, другую,

Которую дал Беломорканал <…>»

(Джекобсоны 2014: 141) [62]

Плакаты Дмитлага

Перековку криминальных элементов прославляло и советское искусство. Ключевым художественным текстом, изображающим процесс «перековки» заключенных Беломорканала в «полноценных граждан», стала уже упоминавшаяся нами пьеса Н. Погодина «Аристократы» (1934). Ср., например, один из характерных диалогов этой пьесы:

Начальник. То-то… Любопытно будет посмотреть, как ты у нас станешь перековывать таких молодцов.

Громов. Перековывать надо.

Начальник. И канал строить надо.

Громов. И канал строить надо.

(Погодин: 130)

В 1936 г. по пьесе Погодина был поставлен фильм «Заключенные» (см. с. 169), в финале которого звучит бравурная «Победная песня» (муз. Ю. Шапорина, сл. С. Алымова) [63]:

Мы крепости взяли. Преграды смели,

Хоть схватка нелегкой была.

Чекистам упорным и стойким – хвала!

Они нас к победам вели.

Неслучайно именно «Аристократов» Погодина инсценируют на сцене провинциального театра в фильме А. Германа «Мой друг Иван Лапшин» (1984), в котором обнаруживается целый ряд значимых параллелей ко II гл. СПС (в частности, один из персонажей фильма использует в своей речи слово «перековка»).

123

Светлый путь все верней и прямее!

Прямая отсылка к названию фильма Г. Александрова (1940), в котором символически описывалась не только личная судьба героини кинокартины, советской Золушки Тани Морозовой, в финале обретающей прекрасного принца в лице инженера Лебедева и орден Ленина и попадающей в волшебный мир социалистической Москвы (см. с. 92), но и путь всего советского народа к новой жизни. «Путь» – одна из ключевых метафор построения нового общества (восходящая отчасти к ветхозаветной символике). Ср., например, в финале ст-ния С. Михалкова «В музее Ленина» (1949):

Клянемся ленинским путем —

Прямее нет пути!

За нашим другом и вождем —

За Сталиным идти!

(Михалков 1951: 27)

У К. сравнительная степень второго прилагательного подвергнута ироническому сомнению (прямота пути, как и свежесть осетрины, бывает только одной степени).

Мотив пути является во II гл. одним из центральных (отсылка к фильму Александрова в ней появится еще раз; см. с. 206). Эта тема была особенно актуальной во время создания поэмы, в 1987 г., когда в официальной печати один за одним появлялись материалы, посвященные 70-летию Октябрьской революции (см. подробнее во вступит. статье).

124

Спойте хором, бедняк и средняк!

Согласно советской социологической схеме, бедняки и середняки составляли социальную базу коллективизации деревни. Ни четких критериев отнесения того или иного хозяйства к этим категориям, ни последовательности применения этих принципов в ходе массовой коллективизации 1929–1932 гг. советская административная система не демонстрировала. Фактически коллективизация сводилась к «раскулачиванию» – то есть экспроприации имущества богатых крестьян («кулаков»), – проводившемуся по спущенным сверху разнарядкам, и обобществлению этого имущества в колхозах (формально самостоятельных, а на деле жестко и жестоко контролировавшихся властями коллективах крестьян). Раскулачивание повсеместно сопровождалось массовыми депортациями разоренного сельского населения и поражением выселенных в правах.

Используя неполногласную квазицерковнославянскую форму «средняк» вместо нормативного русского «середняк», К. стилистически подвергает осмеянию стремление советского поэтического языка к высокому штилю. На самом деле, советская поэзия не грешила обилием славянизмов, ирония направлена не на конкретные черты стиля, а на высокий пафос, ставящий произведения официальных поэтов в один ряд с подражающими Ломоносову авторами «шинельных од» XIX в. Ср. тот же прием в той же функции в рассказе Набокова «Истребление тиранов» (1938):

<…> последнее время в журнальных стихах попадались такие выражения, как «осколки сткла», «речные праги» или «и мудро наши ветринары вылечивают млечных крав».

(Набоков 2016: 462–463)

Ср. также редкий случай употребления этой формы в ст-нии В. Маяковского «Марш двадцати пяти тысяч» (1930): «Рабочий, / батрак, / бедняк / и средняк – // построим / коммуну крестьян мы» (Маяковский 10: 177).

Важнейшим пропагандистским текстом о единении «бедняков» и «средняков» стал роман Шолохова «Поднятая целина», первый том которого вышел в 1932 г. (второй – в 1959 г.). Роман был дважды экранизирован – в 1939 г. (реж. Ю. Райзман) и в 1959 г. (реж. А. Иванов). В буквальном смысле спеть вместе советским колхозникам давала возможность опера И. Дзержинского (либретто Л. Дзержинского) «Поднятая целина» (1937).

125

Про счастливых детишек колонны,

Военизированный образ пионеров, построенных в колонны и марширующих навстречу счастью, часто встречается в поэзии и прозе 1920—1930-х гг. Приведем здесь стихи из поэмы В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин» (1924), о которых напомнил нам А. С. Немзер:

В ногу

$$$$$$$взрослым

вступают дети —

тра́-та-та-та́-та

$$$$$$$$$$$$$$та́-та-та-та́.

«Раз,

$$$$$два,

$$$$$$$$$три!

$$$$$$$$$$$$Пионеры мы.

Мы фашистов не боимся,

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$пойдем на штыки».

(Маяковский 6: 308),

а также знаменитый фрагмент из повести Платонова «Котлован» (1930), первая публикация которой в СССР состоялась в том же 1987 г., когда была написана поэма К.:

Вощев приостановился около калеки, потому что по улице двинулся из глубины города строй детей-пионеров с уставшей музыкой впереди <…> Оркестр пионеров, отдалившись, заиграл музыку молодого похода. Мимо кузницы, с сознанием важности своего будущего, ступали точным маршем босые девочки; их слабые, мужающие тела были одеты в матроски, на задумчивых, внимательных головах вольно возлежали красные береты, и их ноги были покрыты пухом юности. Каждая девочка, двигаясь в меру общего строя, улыбалась от чувства своего значения, от сознания серьезности жизни, необходимой для непрерывности строя и силы похода. Любая из этих пионерок родилась в то время, когда в полях лежали мертвые лошади социальной войны, и не все пионеры имели кожу в час своего происхождения, потому что их матери питались лишь запасами собственного тела; поэтому на лице каждой пионерки осталась трудность немощи ранней жизни,