Сесилия внимательно вглядывалась в лицо собеседника. И не обнаружила никаких эмоций: он был абсолютно спокоен и невозмутим. Создавалось впечатление, что он говорил о каком‑то другом человеке.

– Твой отец определенно не был ничтожеством, – возразила Сесилия. – Пусть даже в глазах общества он, возможно, и представлялся таковым. И он любил, хотя его любовь была трагичной.

Лицо Рамзи словно окаменело. И казалось, уже ничто не сможет его оживить. Тем не менее он снова заговорил:

– Герцог заплатил отцу за мать три тысячи фунтов. И тот охотно взял деньги. Она была всего лишь дорогой шлюхой и оставалась ею до самой смерти. А отец был горьким пьяницей, не имевшим никаких понятий о чести и порядочности.

– Три тысячи фунтов! – воскликнула Сесилия. Для него это, наверное, была огромная сумма.

Лицо Рамзи оставалось каменным, а глаза словно подернулись льдом.

– Ему потребовалось всего несколько лет, чтобы потратить эти деньги на выпивку, проституток и азартные игры. Редмейн или Александра когда‑нибудь рассказывали тебе, как умер мой отец?

Судя по всему, рассказ обещал быть невеселым, но Сесилия не стала останавливать собеседника. Рамзи уже приоткрыл перед ней душу, и ей хотелось узнать все.

– Они мне ничего об этом не говорили, – ответила она. – А как он умер?

– Его нашли в сточной канаве, где он захлебнулся собственной рвотой и прочими нечистотами.

Не в силах в полной мере осознать всю мерзость услышанного и не имея возможности передать сочувствие, которое она испытывала к Рамзи, Сесилия встала и принялась расхаживать по комнате. Правда, она не забыла прихватить с собой шоколад.

– Ты жил здесь с отцом, пока тебе не исполнилось девять?

– Да.

Вспомнив его предыдущие рассказы, Сесилия озадачилась.

– Но ты, кажется, упоминал, что стал посещать школу с Редмейном только в пятнадцать лет!

– Да.

– Но как же… Где ты жил между девятью и пятнадцатью годами?

– Здесь.

– Здесь?… – Сесилия остановилась и в недоумении уставилась на собеседника. – Но с кем?…

Рамзи не ответил. Опустив глаза, он уставился на свои руки, покрытые застарелыми шрамами.

Сесилии всегда казалось, что эти руки принадлежали другому человеку, жившему совсем не так, как должен жить лорд судья высокого суда.

Теперь Сесилия совсем другими глазами оглядела полупустую комнату. Старая кушетка… Кое‑какая посуда… А также лук и стрелы.

«Место, где вас никто не станет искать».

Отец умер, и мальчик остался один, никому не нужный. Он вырос в одиночестве в этом доме.

Герцогиня бросила своего первенца в нищете и ни разу не вспомнила о нем.

– Боже мой… – прошептала Сесилия. – Ты остался здесь один, всеми брошенный. Как же ты выжил?

– Только не надо преувеличивать! – отмахнулся Рамзи. – Колодец здесь хороший, в реке полно рыбы, а неподалеку живет или жило тогда стадо оленей.

Сесилия теперь взглянула на этот домик совершенно другими глазами. Для нее он стал убежищем, для Рамзи – местом ссылки. У нее заныло сердце, так велико было сочувствие к этому человеку.

– Я не понимала, чего тебе стоило привезти нас сюда. Это место, должно быть, связано у тебя с самыми страшными воспоминаниями.

Рамзи хмыкнул и уставился в потолок. Причем рассматривал балки с таким вниманием, словно ожидал, что они вот‑вот рухнут им на голову.

– Не такой уж это подвиг, – пробормотал он наконец. – Я время от времени возвращаюсь сюда…

Их взгляды встретились, и Сесилия заметила в его глазах трепещущий огонь.

– Чтобы отдохнуть от города? – предположила она.

– Чтобы напомнить себе, откуда я. Чтобы не забывать, кем я был когда‑то.

Сесилия кивнула, позавидовав такому мужеству. А вот она ни разу не возвращалась к викарию Тигу, не возвращалась даже в город, где он жил.

– Трудно не держаться за воспоминания. Мне кажется, что они в каком‑то смысле создают человеческую личность, определяют дальнейшую жизнь.

Рамзи энергично помотал головой.

– Нет, ошибаешься. Я – живое доказательство того, что они ничего не создают и ничего не определяют.

Сесилия посмотрела на него с удивлением.

– Но ты – доказательство того, что я права. Этот домик очень много для тебя значит. В нем остались призраки иной жизни: одинокого прошлого и будущего, которое…

– Здесь для меня не было будущего, – резко перебил Рамзи.

– Не уверена, – в задумчивости проговорила Сесилия. – Ведь у тебя могли бы быть родители, любящие тебя и друг друга. И все вы могли бы жить здесь. Ты трудился бы на этой земле и гордился бы таким наследством. Но ты покинул эти места. Осмелюсь предположить, что это и определило твое отношение к людям.

Рамзи поморщился и сделал несколько глотков из бутылки. Взглянув на Сесилию, проворчал:

– Не надо так на меня смотреть. И не надо видеть во мне одинокого, всеми покинутого ребенка. Я – совсем другой. Я сам себя сделал – занял свое нынешнее положение. Теперь мне ничего больше не надо. Я богат, образован, уважаем. Меня боятся. Я обладаю влиянием, а также…

– Но ты счастлив? – перебила Сесилия.

Рамзи взглянул на нее с искренним удивлением.

– При чем тут счастье? Какое оно имеет отношение к реальной жизни?

Сесилия сокрушенно покачала головой.

– Счастье – самое главное в жизни. Неужели ты этого не понимаешь?

– Человек не создан для удовольствий, – заявил Рамзи. – Знаешь, почему Матильда не нашла у меня в шкафу никаких скелетов?

– Понятия не имею.

– Потому что их там не было. Я никогда не делал ничего постыдного. Моя единственная ошибка – что когда‑то позволил себе надеяться на честную достойную жизнь с ней. – Рамзи снова поморщился и скрипнул зубами. Немного помолчав, проговорил: – И я в очередной раз удостоверился в том, что знал всегда. Женщины рождаются с оружием, которое прячут между ног, и они готовы использовать это оружие в любой момент.

Сесилия тяжело вздохнула. Она не знала, как этому человеку объяснить очевидное.

– Скажи, ты когда‑нибудь думал о том, что предложение руки и сердца, возможно, совсем не то, чего та женщина ждала от жизни? Ты хотел, чтобы она стала твоей верной спутницей, отдала тебе свою любовь и тело. Но брак с судьей высокого суда или даже с лордом‑канцлером, может, это было слишком много для Матильды?

Рамзи поник и глухо пробормотал:

– Она дала мне понять, что я совершил ошибку. Мне не следовало делать ей предложение. Матильда сказала, что ей лучше и дальше отдаваться всем желающим, чем жить с самонадеянным ублюдком вроде меня. Ты это хотела услышать?