– Нет. – Сесилия покачала головой. – Разумеется, она не должна была так говорить. Но и ты не должен так говорить о женщинах… и их оружии.

Рамзи немного смутился, но глаза не отвел.

– И разве мужчины не пользуются своим собственным оружием? – продолжила Сесилия. – Ведь пользуются же, верно? Причем куда чаще, чем женщины, и с худшими последствиями не для самих себя, впрочем. Мужчины имеют все: силу, деньги, власть. А что остается нам, женщинам? Мы стали племенными кобылами, производящими наследников. Ну, и еще делаем жизнь мужчин более удобной. Так кто же мы для вас? Может быть, просто вещи, имеющие… кое‑что для вашего удовольствия?

Глаза Рамзи сверкнули, но в них не было осуждения; теперь он смотрел на нее с восхищением и даже – правда, может быть, ей показалось – с уважением. Прошло мгновение или вечность, и судья медленно и отчетливо проговорил:

– Я не должен был это говорить.

«Еще один шаг к извинению? Значит, два шага в один вечер?! Чудеса!…» – мысленно воскликнула Сесилия.

Рамзи же, откашлявшись, добавил:

– Но о тебе я так не думаю.

Сесилия попыталась вспомнить, когда комплимент доставил ей такое же удовольствие, но не смогла. Хотя… А что же, собственно, ей так понравилось: признание лорда Рамзи, что он не считал ее лживой шлюхой? Что ж, может, и так. Потому что этот мужчина – особенный.

«О боже… Похоже, у меня проблемы…» – сказала себе Сесилия.

Тут Рамзи вдруг резко поднялся со стула и пробурчал:

– Уже поздно, пора спать.

Сесилия молча кивнула. Верно, ни к чему ей подобные разговоры. Ведь у нее еще старые не зажили, а тут… Ужасно ныло сердце от жалости к одинокому мальчику, который годами боролся за выживание. Правда, сейчас перед ней был огромный волевой мужчина, обладавший такой силой, что его не победить.

Сесилия хорошо понимала, что вынужденному одиночеству нередко сопутствует безумие. В детстве она несколько раз испытывала нечто подобное, впрочем, совсем недолго. Ну, а что если вынужденное одиночество растягивается на годы?…

Усилием воли Сесилия отогнала эти мысли, иначе вот‑вот бы расплакалась.

– Я думаю… – Она кашлянула. – Наверное, я буду спать в комнатке с Фебой. – Подошла к своему сундуку, стоявшему у двери рядом с коробками, чтобы отыскать ночную рубашку.

– В той комнатке места хватает только для такой малышки, как Феба, – сказал Рамзи. – Нет, ты будешь спать здесь, на кушетке. Я приготовил чистое белье.

Сесилия взглянула на кушетку. Удобная, наверное…

– А где будешь спать ты?

– Не беспокойся, я найду для себя место. – Рамзи направился к двери, и лицо его хранило все то же бесстрастное выражение.

– Конечно, я беспокоюсь. – Сесилия нашла в сундуке халат и продолжила поиски. Ночная рубашка, должно быть, оказалась на дне. – Ты же не можешь спать на постели из колючих кустов?

Рамзи ухмыльнулся.

– У меня пристроен навес с задней стороны дома.

Сесилия выпрямилась, прижав к груди наконец‑то найденную рубашку.

– Но ты же – судья высокого суда! Такой человек не может спать на улице и купаться в реке.

Рамзи одарил ее взглядом, выражения которого она не поняла.

– Вот уж не думал, что вы сноб, мисс Тиг.

– Ну, я… я только… – Она умолкла. Как же уговорить его остаться?

– Так что же? – Рамзи стоял рядом с дверью. Огромный и холодный, словно северное озеро, он смотрел на нее… как‑то очень странно.

– Я буду чувствовать себя ужасно виноватой, если получится, что мы, гости, выжили тебя из собственного дома. В твоем возрасте уже нельзя спать на холодной земле. Простудишься ведь…

Странный свет в глазах Рамзи потух. Положив руку на щеколду, он проговорил:

– Не беспокойся за меня. Я еще не так стар, как ты думаешь, и вполне могу провести ночь на земле.

Сесилия в отчаянии шагнула к двери, преградив ему дорогу.

– Подожди, не уходи. Разве нельзя устроить тебе постель на полу, у камина?

Рамзи упрямо покачал головой.

– Сейчас лето. Спать у камина слишком жарко.

– Жарко? Но мы в Шотландии…

Он в очередной раз сжал губы. После чего процедил:

– Мне это известно, женщина. Но мне по ночам всегда жарко.

Сесилия судорожно сглотнула. К горлу подкатил комок. Слово «жарко» совершенно не вязалось с этим мужчиной, всегда холодным и замкнутым, молчаливым и сдержанным. А может, на самом деле он совсем другой?

Не зная, что сказать, Сесилия по‑прежнему стояла между дверью и огромным шотландцем. «Как же заставить его остаться!» – спрашивала она себя.

Рамзи же отступил на шаг назад, увеличив расстояние между ними, и со вздохом проговорил:

– Боже мой, женщина, почему у тебя вызывает такой ужас пребывание под открытым небом?

– Ты меня неправильно понял. – Сесилия помолчала. Отчаянно колотившееся сердце, казалось, хотело выскочить из груди. – А вдруг… Вдруг Жан‑Иву ночью потребуется помощь? – Ей казалось, она сообразила, как заставить упрямца остаться.

Рамзи глянул на дверь спальни и проворчал:

– Ты дала ему достаточно той проклятой микстуры, чтобы успокоить даже лошадь. Я буду удивлен, если он проснется раньше, чем через неделю. Но если ему все‑таки понадобится помощь, то ты всегда сможешь меня позвать.

От внезапно нахлынувших чувств Сесилия на некоторое время лишилась дара речи. Рамзи же, помолчав, добавил:

– И я ни за что не останусь с тобой в доме. Ведь тебе‑то я уж точно не нужен.

Сесилия отчасти понимала, что охватившие ее чувства нерациональны, но не нашла в себе сил, чтобы их подавить.

– Откуда тебе известно, что мне ты не нужен?! – прокричала она, отшвырнув халат в сторону. – Если я не обладаю утонченной женственностью, значит, не могу быть беззащитной? – Она вскинула подбородок и с вызовом посмотрела на судью. – Если я образованная, значит, мне не нужна помощь? И если я обладаю интеллектом, то у меня нет потребности в защите? Ты действительно так считаешь?

Рамзи в растерянности заморгал.

– Я никогда не говорил ничего подобного… – пробормотал он.

Сесилия, испытывая странное возбуждение, прижала ладонь ко любу. Задыхалась, и голова ее шла кругом. Но Рамзи молчал, и она вновь заговорила:

– Все всегда уверены в моей способности справляться с любыми трудностями. «Она знает, что делать» – так все говорят про меня или думают. А я не знаю! – Сесилия всхлипнула и вдруг в отчаянии закричала: – Я ужасно устала! Я не знаю, куда идти, не знаю, как жить дальше! – Сесилия ненавидела себя за слабость, за то, что позволила мужчине увидеть ее в таком состоянии, но остановиться уже не могла. – В моей жизни все рушится, рушится, рушится!… – Кричала Сесилия. Кровь шумела у нее в ушах, перед глазами все расплывалось, и даже ноги ослабели. Она взмахнула руками, пытаясь за что‑нибудь ухватиться, опасаясь, что вот‑вот рухнет в обморок.