– Прошу прощения!.. Очень извиняюсь, чтодва раза наступил вам на рубашку и один раз на костюм в целом! – вежливосказал Гломов, помогая ему встать.

Рыжий порученец потрогал рукой челюсть,поправил галстук и уже без прежнего рвения нырнул в Большую Башню.

Склепова проводила его взглядом и торопливопоманила к себе крайнего купидончика из магфиозной свиты. Тот подошел, путаясьв колчане.

– Видел того рыжего, который все разнюхивает?Влюби его в кого хочешь, хоть в гарпию, а затем поищи-ка мне Шейха Спирю ивправь ему мозги. В прошлую пятницу он вместо роз прислал гвоздики. Такие вещине прощаются. Пусть оставит их для своей покойной тети.

– Оплата, хозяйка? Лимон бы, а? –сипло спросил купидончик.

– Обойдешься! Где я тебе лимоннуюскатерть возьму? Десять пряников за голову. Давай дуй! – И Гробынянетерпеливо подтолкнула его в спину.

Купидончик залихватски натянул на грудькрасные трусы, взял в зубы стрелу и резво вспорхнул.

Сверкая посеребренной черепушкой, БессмертникКощеев направился к тете Настурции, собираясь сообщить ей о странных событиях вТибидохсе, но на пути у него внезапно вырос джинн Абдулла. Его плоское лицокорчилось в творческой агонии, прогибаясь в разные стороны, как физиономии укомиссионеров. По носу бродила одинокая бородавка. Остальные переползли назатылок, где выглядели вполне уместно. В руке Абдулла держал длинный свертоккоричневатого пергамента, направленный прямо в живот Кощееву.

– Коллега, рад вас видеть!.. Позвольтепрочитать вам приветственную поэму! Четыреста тридцать строф, каждая из которыхзавершается добрым и трогательным сглазом! – обратился он к Бессмертнику,заключая его в свои влажные, пахнущие туманом объятия.

Кощеев поморщился, как от зубной боли.

– В другой раз! Сейчас я занят! –сказал он, вежливо отводя пергамент пальцем.

– Поздно! Вы дотронулись до моегопергамента! – торжествующе сказал Абдулла.

– Ну и что, любезный? Говорю вам: язанят!

Абдулла захихикал.

– Дела придется отложить. Коснувшисьпергамента, вы приняли на себя некоторые… э-э… смертельные обязательства.Теперь, чтобы снять проклятие, вам придется не только дослушать поэму до конца,но и выучить наизусть не менее десяти строф. В противном случае, извиняюсь,ваша агония будет длиться до конца вашего бессмертия! Я бы подсказал вам отвод,но его попросту не существует.

Бессмертник Кощеев застонал, признаваяпоражение, и с величайшим унынием стал искать глазами Графина Калиострова имага Тиштрю.

На стене появилась Грызиана Припятская, мокраяи злая. За Грызианой тащилась вся ее свита – режиссер, звукорежиссер, гример,оператор… На плече у ведьмы, распушив округлую котлетообразную бородку, сиделплохо просушенный гном.

– Эй вы там! Распорядитесь кто-нибудь,чтобы из океана выловили мою карету! Гарпий можете не вылавливать – я их ужепрокляла! – заявила Грызиана.

Ее глазки рыскали по стене. Заметно было, чтохитрая ведущая с Лысой Горы уже почуяла, что в Тибидохсе что-то не так, итеперь жаждала обнаружить подходящего донора для выпытывания у него информации.И такой донор вскоре нашелся. В толпе, доброжелательно мигая глазками,прорисовалась Верка Попугаева.

Грызиана поманила ее к себе наманикюреннымпальчиком.

Узрев возможность измены, Склепова хотела былокинуть в бой магфиозных купидончиков, но, прежде, чем она успела отдать приказ,на нее насел Шейх Спиря. Атакующий полузащитник со славянскими корнямиподпрыгивал на месте от радости, что видит Гробыню.

– Ты полетишь со мной, Склеппи? Ярассказал о тебе своим родным! Я запру тебя в гареме с видом на нефтевышку! Яподарю тебе верблюда!.. – забормотал он.

Лишь минуту спустя Гробыне удалось избавитьсяот назойливого Шейха. Однако Верка Попугаева и Грызиана к тому времени исчезли.

– Через десять минут Грызиана будет знатьвсе! Хотелось бы мне понять, состоится ли завтра матч, – мрачно сказалаСклепова Гуне Гломову.

– Гломус вломус! Пусть попробуют свалитьна базаре! Хотя не-а, не свалят… Не выгодно им будет без победысваливать, – почесав затылок, заявил Гуня.

Хоть он был и не семи пядей во лбу, суть онвсегда понимал верно.

* * *

Окончание дня получилось безумным. НиБезглазый Ужас, ни Абдулла палец о палец не ударили, чтобы помочь принятьгостей из Магфорда.

– Друг мой, я давно призрак… Где мнепомнить о жалких потребностях человеческих тел, вечно голодных и уставших,страдающих от холода и насморка? Сами заботьтесь о жалкой плоти ваших ничтожныхгостей, пока она не рассыпалась прахом! – назидательно заявил ЯгунуБезглазый Ужас и, по рассеянности забыв на столе у внука Ягге свою голову,полетел по каким-то туманным делам.

Ягун отправился к джинну Абдулле и нашел его вбиблиотеке, витавшим между стеллажами.

– Что будем делать с гостями,Абдулла? – спросил он.

Джинн отвел рассеянный взгляд от книжныхкорешков.

– О, вечные врата, что за вопрос! Яд уменя в столе. Неужели самому сложно взять? – спросил он ворчливо.

Ягун покрутил пальцем у виска и поплелся квыходу из библиотеки. Он уже понял, что все заботы по приему легли на их плечи.

До позднего вечера Ягун, Таня, ВанькаВалялкин, Шито-Крыто и даже оставивший этюдник Бейбарсов носились каксумасшедшие, расселяя гостей в пустующих комнатах. Особенно сложно оказалосьугодить тете Настурции. Она потребовала поселить ее в кабинете Сарданапала, нои тут осталась недовольна.

– Я буду жить в этих трущобах? Что это залинялая тряпка? – спросила она презрительно, озирая роскошный персидскийковер – гордость исчезнувшего академика.

На плече у нее с дымящей трубкой в зубах сиделодолженный у Грызианы гном-переводчик. Он ехидно перевел вопрос. Искупавшись вокеане, гном простудился.

Ванька пожал плечами.

– Скажи хозяйке, если ей не нравится, мыможем поселить ее в берлоге Тарараха. Правда, там медведь бродит. Пахнет отнего ужасно, но лет через десять он станет принцем, это верняк. А я пошел. Мнееще Грызиану надо куда-то пристроить. Она уже заявила, что ей нужна просторнаякомната с большими окнами и видом на водоем, обставленная просто иконструктивно, с созидательной аурой и здоровым античным духом. Я думаюспровадить ее в караулку к Пельменнику. Ров оттуда точно виден…

Обнаружив, что Ванька собирается уйти, тетяНастурция ловко подцепила его ручкой зонта за шею.